Читаем Cага о Бельфлёрах полностью

В детской хранились игрушки, в которые Гарт когда-то играл, но потом перерос — лошади-качалки, карусель, плюшевые звери. — и хотя теперь он с трудом вспоминал их, сам вид этих игрушек наполнял его необъяснимым гневом. Гарт наблюдал, как эта странная девочка, такая же молчаливая, как он сам, бродит среди них, берет в руки и разглядывает, и тоже будто бы узнает их, но не понимает, как с ними поступить. Некоторые из девочек — Кристабель, Вида, и, естественно, Иоланда, которую все необычное и загадочное приводило в восторг, играли с Золотком, старались мало-помалу подружиться с ней, помогали с учебой. Бромвелу вход в детскую был отныне заказан (как ни странно, Гидеон встал на сторону Гарта и наверняка выпорол бы Бромвела, если бы тот не разревелся). Еще они помогали ей вышивать азбуку[17]; она выбрала ярко-фиолетовые, золотистые и зеленые нитки — в точности, как на старой, потрепанной вышивке, висящей в рамке под стеклом на стене, работы некоей Арлетт Бельфлёр: алфавит, цифры от одного до десяти и подпись «Я, Арлетт Бельфлёр, родилась в 1811» — впрочем, изображение порядком выцвело. И никому не казалось странным, что Гарт, который прежде, даже в плохую погоду, был дома редким гостем, теперь то и дело околачивался вместе с девочками в детской, с готовностью вызывался чинить их кукольный домик, когда его миниатюрные дверцы слетали с петель (Иоланда уверяла, что домику лет сто и термиты его не пощадили), двигать по их просьбе мебель (эту моду они переняли у неуемной Леи — в дождливые вечера не было для нее занятия отраднее, чем командовать слугами, указывая, куда что поставить, и в нетерпении перемещать отдельные предметы самой) — хромоногую этажерку из пустых катушек от ниток, покрашенную в ярко-красный цвет и набитую фарфоровыми куклами, крошечными стеклянными птичками, зверюшками и яйцами, которую Гарт мог поднять без малейшего труда и с поразительной ловкостью, не уронив и не разбив ни одной вещицы; детский, набитый конским волосом диванчик, точную копию одного из диванов в гостиной; тяжелую музыкальную шкатулку, три фута в ширину и пять в высоту, напоминающую детский гробик — говорили, будто она сделана в Швейцарии, хотя валики в ней американские. Когда Иоланда воодушевленно, в порыве гордости, нахваливала своего отзывчивого брата — особенно в присутствии Золотка, Гарт вспыхивал и терялся с ответом. Он знал лишь, что странная маленькая девочка с серьезным веснушчатым лицом пристально смотрит на него.

Потом он оставил детскую и провел около недели, помогая на ферме и сопровождая Юэна и Хайрама в поездках в Фоллз. И однажды вечером, когда на улице бушевала гроза, а температура резко упала, он объявился в детской и спросил, не разжечь ли в их маленьком камине огонь… Золотко уже явно успела привыкнуть к новому жилищу и, казалось, была рада видеть Гарта. Девочка часто смеялась, хоть и не всегда по видимой причине, и обнимала Иоланду, когда та направляла ее неуклюжие ручки, чтобы продеть нитку в узкое игольное ушко. Золотко предложила Гарту кукольную чашечку чая, сваренного девочками из кошачьей мяты. Кто-то из женщин не пожалел времени и завил ей волосы, и девочка выглядела прехорошенькой — и такой же кокетливо-застенчивой и неправдоподобно благочестивой, как изображения бесчисленных детей-Бельфлёров на карандашных портретах, висящих в детской (эти блеклые, сделанные разными художниками рисунки запечатлели Рауля, Эммануэля, Юэна, Гидеона и даже — Ноэля, Матильду, Жан-Пьера II, Деллу и Хайрама, и еще двух-трех детей, которых было уже не узнать — все в одинаковой позе: руки сложены в молитве, глаза с мольбой обращены к небу), однако даже и тогда Гарт не понимал, насколько сильно полюбил ее.

Для девочек он заводил музыкальную шкатулку и охотно переставлял тяжелые медные валики, хотя со смущением признавал — ведь Бромвела теперь не спросишь, — что не имеет ни малейшего понятия о том, как именно работает механизм. «Он просто так устроен и всё», — говорил он, когда его обступали Золотко, Кристабель и Иоланда — и его обдавало жаром. Когда Гарт сам обитал в детской, музыкальная шкатулка его не занимала, и даже сейчас ее блестящие дубовые стенки и матовая стеклянная крышка вызывали у него отторжение. Эту штуку так легко сломать — и как тогда прикажете ее чинить?

Один из валиков выдавал на разных скоростях английские менуэты, рондо и нежные звенящие мелодии, другой — зычные гимны под хрипящий орган, следующий — его Гарт любил сильнее всего — «Боевой гимн Республики», «Марш генерала Харрисона» и «Польку и шотландку гвардейцев Сент-Луиса». Постепенно Гарт полюбил музыку или, во всякм случае, серьезное, благоговейное пристрастие, которое питала к музыке Золотко, и, когда остальные девочки потихоньку потеряли интерес к шкатулке, а Иоланда могла не появлялась в детской по нескольку дней, Гарт все равно без устали запускал музыкальную шкатулку. В их свадебном путешествии точнее, в их первую брачную ночь — «Полька и шотландка гвардейцев Сент-Луиса» зазвучат с особой неистовой красотой.

Перейти на страницу:

Похожие книги

О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза
Александр Македонский, или Роман о боге
Александр Македонский, или Роман о боге

Мориса Дрюона читающая публика знает прежде всего по саге «Проклятые короли», открывшей мрачные тайны Средневековья, и трилогии «Конец людей», рассказывающей о закулисье европейского общества первых десятилетий XX века, о закате династии финансистов и промышленников.Александр Великий, проживший тридцать три года, некоторыми священниками по обе стороны Средиземного моря считался сыном Зевса-Амона. Египтяне увенчали его короной фараона, а вавилоняне – царской тиарой. Евреи видели в нем одного из владык мира, предвестника мессии. Некоторые народы Индии воплотили его черты в образе Будды. Древние христиане причислили Александра к сонму святых. Ислам отвел ему место в пантеоне своих героев под именем Искандер. Современники Александра постоянно задавались вопросом: «Человек он или бог?» Морис Дрюон в своем романе попытался воссоздать образ ближайшего советника завоевателя, восстановить ход мыслей фаворита и написал мемуары, которые могли бы принадлежать перу великого правителя.

А. Коротеев , Морис Дрюон

Историческая проза / Классическая проза ХX века