И Иоланда направилась домой — шагала она быстро, не сводя глаз с усыпанного иголками мха под ногами. В лесу потемнело, в пропитанном сосновым ароматом воздухе висела печаль, казалось, времени прошло уже немало — а вдруг она опоздает к обеду?.. Хотя дорогу домой она прекрасно знала и всегда гордилась своим умением ориентироваться, девушка умудрилась свернуть не там, где надо, и подошла к упавшей трухлявой канадской сосне, мимо которой проходила пятнадцать или двадцать минут назад. «О черт, вот глупая гусыня!» — воскликнула Иоланда. Получается, она сбилась с пути. Девушка снова двинулась вперед, опустив голову и придерживая шляпу (потому что низко растущие ветви сбивали ее в самый неожиданный момент, а время от времени подлые ветки будто норовили выколоть ей глаз), и спустя довольно долгое время она, раздраженная, вышла из леса… вот только со стороны кладбища, а не парка… Значит, она, не осознавая этого, сделала круг.
«Ох, что же это такое, какая же я…»
Она залилась краской, будто от стыда, словно кто-то наблюдал за ней со стороны, потешаясь над ее рас терянностью. Ничего не оставалось, кроме как признать собственную тупость: подумать только — заблудилась в собственном лесу, пришла на кладбище, а не к дому! Но из леса она, по крайней мере, выбралась. Если пойти в обход и дойти до озера вдоль Норочье-го ручья, то домой она добредет. Хотя к обеду, вероятно, не успеет.
По холму она поднялась к кладбищу, а перемахнув через ограду (видавшую лучшие времена; в последние месяцы их семья, особенно
Возможно, это прапрабабка Эльвира с секатором и лейкой, приводящая в порядок могильные клумбы, или тетушка Делла, или даже дедушка Ноэль, а возможно, это кто-то из детей помладше, хоть им и запрещено сюда забираться, или, может, садовник или смотритель — хотя все жалуются, что в последние годы те совершенно отбились от рук и не только забросили свои обязанности, но и позабыли, в чем они заключаются… Но никто ее не окликнул и не сказал: «О, это ты, Иоланда! Что ты тут делаешь?..» Медленно и нерешительно Иоланда поднялась на холм, чуть виновато поглядывая на надгробия в старой части кладбища, потрескавшиеся и пострадавшие от непогоды. Особенную печаль вызывали детские могилы — такие маленькие, неприметные, и как же много их было! (Бельфлёров вообще было много. И мертвых больше, чем живых. Намного больше! Хотя Иоланда прежде об этом не думала.) Проходя мимо, она слышала их недружелюбный шепот: кто эта глупая гусыня, кем она себя возомнила? Подумаешь, нашла чем гордиться: волосы спутаны, юбка перепачкана, нелепая соломенная шляпа сверху продавлена, да и саму ее хорошенькой не назовешь, вы только посмотрите на нее в профиль: нос слишком длинный, а подбородок чересчур острый.
«Простите», — простонала Иоланда.
На вершине она остановилась отдышаться. Красивая тропинка, усыпанная розовыми ракушками и белым гравием, почти полностью заросла ползучими сорняками и заячьим ячменем. «Я не знаю почему, честно, не знаю, отчего за кладбищем не следят, — бормотала Иоланда, — но я поговорю с ними, обещаю. Сейчас денег вроде бы стало больше, может, они собираются и кладбищем заняться, это лишь вопрос времени… Нет, я правда не знаю, я ни в чем не виновата!»
Чуть поодаль из-за дерева показалась какая-то фигура, наверное, этот человек прятался за растущим возле старого склепа деревом — впрочем, нет, это просто тень, должно быть, тень, за таким тонким деревом никому не скрыться.
Сердце у Иоланды колотилось, но она обошла вокруг склепа и никого не обнаружила.
«Вот глупость! Сущая глупость!» — воскликнула она.