Cага о Бельфлёрах

Норочий пруд, где Рафаэль Бельфлёр, двенадцатилетний сын Юэна и Лили, играл, плескался и плавал, где он долгими часами глядел в воду, лежа на самодельном плотике, который смастерил из березовых веток и проволоки. Как правило, вода была прозрачной, и Рафаэль видел илистое дно на глубине не более семи-восьми футов.

Норочий пруд, место новое и такое потайное, что старшие Бельфлёры о нем и не знали. Когда Рафаэля спрашивали, где он был все утро, в ответ он, по своему обыкновению, невнятно бормотал:

— Так, нигде, на пруд ходил.

Его дед Ноэль полагал, что речь идет о пруде за старым грушевым садом.

— Там полным-полно окуней, — говорил дед, — а неподалеку целые стада оленей пасутся, однажды я их тридцать пять насчитал, и у самого крупного рога были фута в три, клянусь! Но знаешь, малыш, в этом пруду еще и каймановые черепахи водятся, а это твари опасные. — Он ткнул Рафаэля пальцем и хихикнул. — Знаешь, что такая черепаха может сделать с мальчиком, который вошел в воду или даже по глупости решил поплавать?

Рафаэль заливался краской и мечтал поскорее ретироваться (он был застенчивым ребенком, редко кричал и старался всеми правдами и неправдами избегать шумной компании других мальчишек), а старый шутник разражался жестоким смехом и раскачивался из стороны в сторону, сложив руки на небольшом, чуть выпирающим из-под жилетки животе.

— Знаешь, что эти здоровенные твари делают? Едва они завидят теплый, мягкий кусочек плоти, что болтается в воде, — как сразу хвать его!

Это Рафаэль нашел Норочий пруд — он обнаружил его за кладбищем, где никто из детей не играл. В день, когда Норочий ручей вышел из берегов, давясь тающим в горах снегом, так что воды в ручье стало больше, чем во всех остальных ручьях, впадающих в Лейк-Нуар, Рафаэль сунул ноги в резиновые сапоги и вышел на улицу, щурясь от солнца и спрятав руки поглубже в карманы — хотя на дворе был апрель, почти весна, а суровая зима вроде как наконец закончилась. (Рассказывали, что высоко в горах целые каньоны и долины засыпаны снегом. Там, проглоченные ущельями, куда не добирается солнце, лежат серебристо-синие ледники, которые, возможно, никогда не растают, и настанет новый Ледниковый период — и что тогда? Тогда Бельфлёрам придется разъезжать в санях, как в стародавние времена, или ходить повсюду в снегоступах, как старый Иедидия? Будут ли тогда учителя жить прямо в усадьбе, поближе к детям, или образование вообще отменят?) Однако снег всё же таял, ручьи выходили из берегов, теплый летний дождь умывал томящиеся под снегом горы, превращая снег в воду, что, неистовствуя, устремлялась вниз сотнями потоков — Поток Лорела, Кровавый поток, Заячий, Колумбайн, — а те вливались в реки и ручьи, бегущие к озеру, оттуда дальше вниз, говорят, к самому океану — который, впрочем, находился на расстоянии сотен миль и дети его никогда не видели. Разглядывая в библиотеке красивый старинный глобус (такой большой, что даже длиннорукий Юэн, обхватив его, не мог сомкнуть пальцы), Рафаэль не находил на нем Лейк-Нуар, а при мысли о бесконечности океана у него кружилась голова.

— Чтобы осознать нечто настолько огромное, — говорил он кузену Вёрнону, — уйдет вся жизнь… Не дай мне Бог увидеть океан.

В более спокойное время года Норочий ручей превращался в широкую извилистую реку, где Бельфлёры поили лошадей, коров и овец. На возвышенностях ручей сужался, а на лугах снова раздавался вширь, виляя и образуя петли, нескончаемые загогулины. В одних местах он был совсем мелким, но кое-где глубина достигала двенадцати, а то и пятнадцати футов. Берега его заросли рогозом и осокой, ольхой и ивняком, и повсюду торчали выбеленные валуны — детям рассказывали, будто их набросал тут живший на вершине Маунт-Блан великан-забияка.

— Но когда это случилось? — спрашивали дети.

— О, сто лет назад, — слышали они в ответ.

— Но это было по правде? — не верили дети.

— Что это значит — по правде? Вон видите те валуны? Отправляйтесь туда и убедитесь сами!