Альберт и Джаспер божились, что видели Малелеила на высокой сосне за лесовозной дорогой в полутора милях от усадьбы. Сосна была высокая, с голым стволом длиной футов семьдесят пять, а то и больше — а Малелеил якобы сидел на самом нижнем суку, совершенно неподвижный, серый, не сразу заметный, накрыв роскошным хвостом лапы. В его умных глазах горел хищный огонек, отчего он напоминал сову, готовую вот-вот броситься на добычу. Мальчики ужасно удивились, как такому крупному коту удалось забраться на дерево. А вдруг у него просто не получается спуститься? Они звали его, однако кот взглянул на них так, словно никогда прежде не видал. Мальчики попробовали стряхнуть его с дерева, но безуспешно.
— Малелеил, ты там с голоду умрешь! — кричали они. — Давай спускайся к нам!
Смеркалось, поэтому мальчики побежали домой за фонариком и какой-нибудь снедью, чтобы приманить его, но, вбежав
— О, да только что, — ответила Эдна.
— Но он же был в лесу — сидел на дереве и не мог слезть! — недоумевали они.
Малелеил был великолепным охотником — женщины Бельфлёр даже знать не желали, сколько древесных крыс притащил он в своих крепких зубах на порог кухни, и тем более — какого размера. Лея единственная отважилась войти в столовую, когда одним прекрасным морозным утром Малелеил приволок откуда-то крупного зайца-беляка, чью тушку нещадно погрыз — вообще-то он уже почти сожрал шею своей жертвы. В пасти Малелеила поблескивали окровавленные заячьи мышцы, а в глазах мелькнула почти человеческая усмешка. Сам же кот растянулся на отполированном столе красного дерева, который Рафаэль в свое время выписал из Валенсии.
— О Господи, Малелеил! — воскликнула Лея. От вида полусъеденного зайца, окровавленной морды своего любимца и его зеленоватых, будто подернутых инеем глаз с расширенными черными зрачками ей стало дурно. Ощущение это ее напугало: она словно падала со скалы. Однако даже в этот момент, в дурноте и полуслепоте, Лея надеялась, что, возможно, беременна. Ведь дурнота — симптом беременности.
Вскоре Малелеил завел привычку по вечерам подниматься вместе с Леей в спальню и ложиться в изножье их с Гидеоном огромной кровати. Гидеону это досаждало: а вдруг у зверюги блохи?
— Это у тебя блохи, — огрызнулась Лея. — А Малелеил — существо чистое.
Чтобы умаслить жену, Гидеон притворялся, будто обожает кота. Он даже гладил Малелеила по голове и терпел его надменность, не в силах подавить в себе раздражение из-за того, что мурлыкать в ответ кот отказывался.
А вот Лею кот не только награждал этим звуком — он переворачивался на спину, позволяя чесать свой розовато-серый живот, а зубами и лапами, точно котенок, хватал ее за руку. Что, если кот забудется, выпустит когти и вопьется зубами в ее руку?.. Откинувшись на подушки, Гидеон безучастно наблюдал, как Лея в шутку дразнит Малелеила, а огромный кот уворачивается, рычит и, взмахнув пышным хвостом, внезапно набрасывается на нее. Гидеон не раз представлял, что если кот поранит его жену, то Гидеон немедленно отправит его на тот свет, если понадобится, голыми руками. Ружья в этой комнате он не держал. И ножей тоже. Лея делала вид, будто подобные предметы ей отвратительны. Но руки у Гидеона Бельфлёра сильные, пальцы длинные и ловкие, и ему ничего не стоит придушить эту тварь.
— Осторожнее, Лея, — говорил он, — ты слишком неосторожна.
Лея отдернула руку, кот сунул лапу в рукав ее шелкового пеньюара, и на запястье появилась едва заметная, с волос, алая полоска.
Гидеон, это всё твой голос, — раздраженно проговорила Лея. — Нас тут только трое, ты не можешь говорить
Вскоре Малелеил перестал довольствоваться изножьем кровати, сворачиваясь на бирюзово-кремовом парчовом покрывале (уже с налипшей на него кошачьей шерстью и следами грязных лап), и ночью с удивительной для такого крупного зверя осторожностью прокрадывался по постели, устраиваясь между Леей и Гидеоном. Отследить, когда именно Малелеил перебирался ближе, у Гидеона никак не получалось, но это явно происходило во время фазы крепчайшего сна, так что, проснувшись на рассвете, он обнаруживал, что лежит на самом краю кровати, куда его вытеснил проклятый котяра.
— Сегодня ночью он пойдет спать на кухню, — заявлял Гидеон.
— Нет, он будет спать здесь, — говорила Лея.
— Его место — в сарае, со всей остальной скотиной!
— Его место здесь, — не отступала Лея.
Они то и дело спорили и препирались, но Малелеил по-прежнему спал с ними, оставляя свою разноцветную шерсть повсюду — Гидеон, к своей ярости, находил ее даже у себя на ресницах и в бороде. Однажды он вынужден был покинуть совещание, на котором присутствовали его отец, дядя Хайрам, Юэн и банковский служащий из Нотога-Фоллз, потому что в глаз ему что-то попало, отчего глаз заслезился и по щекам потекли слезы. Разумеется, это была кошачья шерсть.