Cамый красивый гриб (Пионер 1963г.)

Он прилег под елкой, Зойка села напротив него, а запыхавшийся Борька немного погодя вынырнул из-за кустов.

Я присел поодаль от них на брусничной лужайке. От холодных горьковатых брусничин только сводило скулы и есть хотелось еще больше. Я чуял запах черного хлеба, колбасы и лука. Я слышал, как кто-то сдирает кожуру с холодных картофелин, и чуть не плакал от голода, но думал: «Вот умру здесь в лесу, а не попрошу и не подлижусь… Ни за что! Ни за что!»

— Вовка! Айда! Все готово! — крикнул Мишка.

Я обернулся, хотел встать и пойти хорошенько поесть, но вместо этого почему-то огрызнулся:

— Обойдемся… не нуждаемся… — Я даже рот раскрыл от удивления и подумал про себя: «Вот дурак-то, ну и дурак», — как будто огрызнулся не я, а кто-то другой.

— Не хоэт… не адо… упрашиать не буэ… — сказал Борька, уже набивший полный рот.

А я все ел и ел целыми пригоршнями бруснику и не смотрел в сторону ребят. Они сначала молчали, потом разговорились.

— Значит, я две премии получу? — спросил Борька, сыто икнув.

— Когда кончим искать, — неохотно ответил Мишка.

— По премиям деньги будут? — спросил Борька.

— В тыщу раз поважнее денег! — сказал Мишка, а Зойка радостно ойкнула.

Борька вздохнул.

— Ладно. Грибы-то я все равно на рынке продам. Сушеные. Рупь за нитку.

Мишка громко сплюнул.

— Скучный ты тип… а гриб твой, правда, красивый.

Я сразу обернулся, чтобы взглянуть на самый красивый гриб, а Зойка, привстав на коленки, добродушно протянула мне полбатона.

И колбаса в нем краснела, чайная, наверно, и масло блеснуло, и у меня потекли слюнки! Только я сказал:

— Пошли дальше! Расселись, как… эти…

Мы снова побрели по лесу неподалеку друг от друга. Борька уже не прятался. Он набрал почти полную корзину грибов и, находя боровик, выбрасывал подосиновики и моховики.

У меня от брусники заболел язык и хотелось пить. Тогда я нашел огромный рыжик. В его огненной шляпке-воронке накопилось много росы, а может, вчерашних дождинок. Я срезал рыжик под самый корень и выпил всю эту холодную, мягкую воду, как из золотого ковшика. И еще два нашел и выпил.

Грибов было много, но самый красивый все-таки не попадался. А он мне нужен был больше всего на свете! Больше Зойкиного полбатона и рыжиковой воды! Только бы его найти! Ко мне подошел Борька.

— Помоги нести корзину за десять белых… — Я молчал… — Ну, за пятнадцать…

Тогда я заорал:

— Пшел! Как двину, и рассыплешься в пух и прах! У! У! У!

Борька, чуть не выпустив из рук корзины, шарахнулся в сторону.

Я снова начал колдовать: «Плохой лес… никогда сюда не приду… Ух, какой плохой лес!..»

— Ну, как дела? — Ко мне подошел Мишка и заглянул в коробку. — Ничего. Но победит, конечно, Борька. А жаль. Пошли обратно. Поздно уже.

Широкая корзина Мишки была полным-полна всякой коры и сучков, а за плечами у него висел маленький пенек с колючими отполированными корешками.

— Пошли, — сказал я.

И мы двинулись в обратную сторону. Зойка шла за нами следом, а Борька пыхтел над корзиной и нудил:

— Отдавайте мне премию. Домой же идем…

— Вот выйдем из лесу, тогда и получишь, — сказал Мишка.

Меня подташнивало от голода. Я думал: «Скорей бы деревня, там щи стоят в печке и хлеб теплый… Все съем! А потом молоко из погреба… и киселя с бубликом… и еще щей налью…».

Мы шли долго-долго, но все почему-то не выходили к широкой просеке. Тогда мы свернули круто вправо, прошли километра четыре, но тоже не вышли к ней и поняли, что накрепко заблудились.

Борька сказал:

— Вот и хорошо. Отдохну и всю корзину донесу.

Он отошел в сторону, за кусты. Я наблюдал за ним. Он отошел как будто по одному делу, а сам вынул из-за пазухи кусище хлеба и луковицу и стал быстро есть. Потом он вышел из-за кустов как ни в чем не бывало. Я задохнулся от злости, но вдруг меня осенило.

— Спички! — закричал я. — Спички есть?

Мишка порылся в карманах.

— На… я печку утром растопляла… — еле слышно сказала Зойка.

Я вырвал коробок у нее из рук.

— Грибы будем жарить. Дров давайте. Встали, как… эти…

Костер мы разложили под большой елью почти на краю оврага. Было темно в лесу, но не страшно.

— За меня не беспокоятся, — сказала Зойка, — мы уже третий раз до утра заблуждаемся.

Я нанизал на обструганную веточку шляпки боровиков, но держал их не над огнем, а над угольками уже сгоревшего хвороста.

Мишка и Зойка тоже жарили шляпки. Борька рассматривал Мишкины находки.

— Зачем тебе это барахло вместо грибов?

— Пригодится, — сказал Мишка, — вон из той ветки боярки я сделаю фигурку «Злюка». — Борька ехидно покосился в мою сторону. — А из пенька со щупальцами выйдет скульптура «Жадина». Понял? Из коры с веткой «Альпинист» получится. Вот зачем.

Борька надулся.

Потом пошел дождь. Костер зашипел, запарил и стал гаснуть. Мишка, Зойка и Борька перебрались под большую ель и прижались друг к дружке, а я сел за стволом с другой стороны.

Давайте спать, чтобы не бояться, — сказала Зойка.

Она разгребла руками грибы в лукошке, достала с донышка полбатона и пододвинула лукошко поближе ко мне.