Canis imperfectum

— Ты же знаешь, по четвергам я хожу на собачью площадку, нельзя было пропускать занятия.

— Но ведь ты могла бы прибежать хоть на минуту меня утешить!

— Минутой бы не кончилось…

— Мне не нужна была вечность, мне нужно было совсем чуть-чуть…

Бесполезно, безответно…

Со стороны это смотрелось, наверное, странно — две немолодые собаки замерли посреди улицы, мешая движению и издают звуки, весьма похожие на человеческую речь… Прощальный, короткий разговор… Хлёсткие, как удары, фразы… Вот так беспощадно я зачёркивал годы своей жизни, счастливые, но часто и тягостные, как долгие осенние дожди; короткие в радости, как традиционный полуденный пушечный выстрел где-то в центре города…

— Тебе больше не нужно со мной встречаться, — мои слова рождались сами, решительные, тихие и страшные. Она посмотрела на меня, как мне показалось, с благодарностью, повернулась и стала навсегда удаляться. Я недолго смотрел ей вслед.

С тех пор прошло несколько месяцев. Чувство освобождения почему-то не наступило. Да и не могло наступить, потому, что понятия о какой-то там свободе я никогда не имел. Моё безразличие ко всему на свете вдруг передалось и моему Хозяину. Он стал молчалив, вдруг проступила седина в волосах, а в поступках — непредсказуемость. А то, что я однажды случайно увидел в его комнате, очень напоминало убийство. Представьте себе человека, сидящего на полу и разбирающего множество своих больших и маленьких рисунков, каких-то записей (позже оказалось — это были письма и стихи), рассматривает их, перечитывает и рвёт на куски. Мне запомнилась одна картина — это уже была картина, не рисунок — в зимних сумерках изображены были уходящие под руку мужчина и женщина; она при этом обернулась и взглядом своим так многое говорила… "Вот поворот какой…" — так, кажется, было написано на обороте холста. Впрочем, это не имеет уже значения, я только помню, как долго подрамник не желал быть сломанным, и с каким хриплым криком рвался и умирал холст… Следом на небеса последовал прекрасный, на мой взгляд, женский портрет… Знаете, мне вдруг подумалось, что святой Рох не пропустил мимо себя этих работ, и, если вы его попросите, он с удовольствием их вам покажет там, у себя в церкви на парижской улице Сент-Оноре. Мне приснилось однажды, что раз в год он там их вывешивает вместо икон, и по странному совпадению, именно четвёртого августа… Продолжая вспоминать тот странный и страшный вечер массовых убийств хозяином (теперь буду писать его имя с маленькой буквы!) собственных детей — живописи и поэзии — не могу не рассказать как до кончика хвоста меня поразило одно стихотворение. Названия не было, но в самом конце стояли даты, и стало понятно, что писал он этот текст долгие десять лет. Стихи о какой-то комнате, с тёплой печкой и книжными полками, детским смехом и чётким силуэтом цветов на подоконнике. Последними строчками было:

"А чтобы в эту комнату попасть, придётся или ждать, или украсть!"

В этот момент за окном залаяла знакомая собака, и я отчётливо услышал: — Украсть!

Но прежде, бежать. Эти тёмные лабиринты научили меня многому и ничего другого дать мне не могли, а уж тепла тем более. Могло и так случиться, что там, снаружи я, наконец, повстречаю и узнаю своего Малыша. Почему нет? Разве чудеса закончились? Во всяком случае, не для меня. Может быть, я встречу там собаку с похожей судьбой. Собаку, ни в коем случае не классическую, а такую же как я — собаку несовершенную, Canis Imperfectum, долго жившую у кого-то в душе и совершившую побег. Или изгнанную, не важно. Потому, что как "кесарю кесарево", так "несовершенному несовершенное". И в этом вечная и справедливая гармония мира. Не верите? Спросите у святого Роха, он подтвердит.

Май-октябрь 2023 Санкт-Петербург