Carte blanche, Mr. Siemens (СИ)

Конечно, на тебя. По твоей то роже я скучала больше всего. Даже не знаю, что меня больше бесит: его противный голос, или то, как чавкает недоносок за соседней партой. И нехотя разворачивая голову в его сторону, я как-то заинтересованно наблюдаю, как он нервно клацает челюстью. Создаётся такое впечатление, что эта жвачка — последнее, что он держит во рту в его жизни. Усмехаюсь про себя, отворачиваясь. Единственное, что радует, так это сидящая через две парты от меня Наташа. Сидит откинувшись, смотря куда-то сквозь препода. Лицо как всегда свежее, будто её сон длился часов двадцать, и всё та же непринуждённая усмешка в виде чуть сдвинутых пухлых губ. Такой её и помню, с самого первого класса, когда мы сели за одну парту. Затем взялись за руки, и так и шли рука об руку все десять классов. И этот не исключение. Пожалуй, я могу назвать её самым близким мне человеком после Лины. Вместе мы прошли через огонь, воду, и...

— Пиццу.

Прерывая мысль, встряхиваю головой и понимаю, что мой жующий сосед по парте переговаривается со своим другом.

— Пиццу пойду возьму после уроков. Богом клянусь, ни одна ресторанная пицца не сравнится со школьной, будь я трижды проклят.

Глаза закатываются сами собой, а улыбка нахально лезет на лицо, когда я вижу, как трясётся от ожидания перемены его третий подбородок. И окончательно расплываюсь, когда звенит звонок, и это исчадие ада вылетает из-за парты, опрокидывая за собой стул и нечаянно задетого хрупкого соседа. Неспешно поднимаюсь с места и подхожу к как всегда опоздавшей Наташе, обнимая любимую девчонку со спины.

— Овца.

— Зануда.

Приветственные комплименты сказаны, и теперь наконец можно полноценно обняться. Выходим из кабинета, направляясь к нашим шкафчикам. До сих пор удивляюсь, как в этом Богом забытом месте умудрились их поставить.

— Мне многое тебе нужно рассказать. — Начинаю, но она перебивает.

— Умножь это на два, и получится то, что я хочу рассказать тебе.

Синхронно улыбнувшись, уже хотим двигаться по коридору прямиком к выходу, но неожиданная потасовка заставляет немного изменить наши планы.

Один из этой новой фантастической четвёрки, будучи чуть не сшибленным с ног уничтожителем школьных пицц, злостно схватил парнишку за грудки, прикрикнув на того своим басом.

— Если ещё раз хоть одна твоя складка коснётся меня — разговор будет другим. — И поняв, что находится в центре внимания, новенький отбрасывает пухлого от себя настолько, что тот задерживается в свободном полёте секунды так три, пока не ударяется об стену и с грохотом приземляется на пятую точку. — И это касается каждого, кто решит, что он невидимая пушинка. — Смуглый парень сводит брови к переносице, хмуро оглядывая собравшуюся аудиторию. Но молчание повисает недолго. Трое его дружков всплывают за его спиной, уводят. Видимо, недолго им пришлось выискивать самого слабого, дабы реализоваться за его счёт в глазах остальных.

— А он ничего... — Наташа смотрит вслед уходящему мулату, а я лишь толкаю её локтем в бок.

— Ничего — это испанская сборная по футболу, а он — обычный пафосный мудак. — Констатирую, она закатывает глаза и цокает. Всё как обычно.

Как и всё стадо, изголодавшееся после первого же урока, плетёмся в столовую. Куча заляпанных столов, гомон, бьющий в нос запах школьных помоев, называемых едой. Боже, как же я по этому скучала. Занимаем с Наташей свободное место. Прихлёбывая компотом, отчего-то наблюдаю за четвёркой новеньких. Особенно за одним, который монотонно жуёт сосиску в тесте и сверлит взглядом того самого парнишу, пострадавшего от рук темнокожего.

— Чего пялишься? — он неожиданно встаёт, встряхивая светлыми, явно давно не стриженными волосами, повышает голос. — Может мне, блять, повертеться? Или автограф дать?

Но его одёргивает сидящий рядом тип, из его шайки. А глаза у него большие такие, и на выкате, словно он повидал всё дерьмо этого мира. Но больше всего меня беспокоит то, что голос блондина мне кажется до боли знакомым.

— Нина, — сквозь какой-то транс слышу голос, пока Наташа не начинает трясти меня за руку, — эй! Ты чего?

— Да так. — Отнекиваюсь, снова утыкаясь в свой стакан.

И всё время оставшейся перемены, как и время начавшегося урока, корю себя лишь за одно: чёртову память. Богом клянусь, у меня будет рак мозга, если я не выброшу из головы голос этого белобрысого. Уже половина урока к ряду, как вдруг, словно гром среди ясного неба, меня наконец посещает нужная мысль, переваренная в моём мозгу и вышедшая через рот в виде громкого и многозначительного:

— Блять!

Пять секунд тишины, как и следовало.

— Кескевич, неужто ли Вас привели в такое замешательство интегралы? — разряжая обстановку, учитель спокойно поправляет очки, задумчиво глядя в мою сторону. К слову, не только его взгляд обращен в мою сторону.

— Прошу прощения, можно выйти? — быстро откашливаюсь, вылетая из-за парты, как только получаю от него одобрительный кивок.