Ч. Ю.

Раз-два-три,
бряк-два-три,
раз-два-бряк! —

просто сил нет.

— Большая девочка? — спрашивает Даша.

— Лет шестнадцати, — отвечает Виктор, явно прибавляя, — очень хорошенькая, эдакая белокурая бестия. Но бездарна.

— А откуда ты ее знаешь?

— Поднялся на этаж. Не поленился. Постучал, она прервала игру, открыла. «У вас, говорю, свет горит? Да? А у нас нет. Простите».

Даша задумывается. О чем, интересно? Может, она проницательней, чем кажется? Может, она вроде Лиды? Тогда его работа груба.

Даша поднимает к Виктору серьезное лицо:

— У вас отдельная квартира?

Ух, гора с плеч!

— Да. Все уд., Дашенька, включая мусоропровод.

Даша краснеет. Потом смеется:

— Ох, Витька! — И вдруг ее осеняет: — Знаешь, давай не поедем за город? Махнем в кафе!

Виктор жалобно хлопает себя по карманам.

— У меня стипендия, — беспечно говорит Даша.

— Этого я не могу, прости.

— Ну, Витька, не стыдно? Мы же друзья. Потом отдашь.

— Ну, разве что.

Даша достает из сумочки десятку, и вот они уже в прохладном зале, за отдельным столиком. Два бокала, два прибора, две белейшие салфетки и посреди стола — цветок гвоздики. Один. На двоих. Для объединения и интима: «Наш общий цветок».

Даша тайком поглядывает в настенное зеркало, и ее лицо делается натянутым.

— Даш, не смотрись.

— Почему?

— Ты каменеешь от этих зеркал. Без них ты красивей.

— Разве это возможно?

Даша очень хорошо смеется, белозубо, ярко. Но ей не терпится побеседовать серьезно.

— Виктор, а почему ты не хочешь сделать… ну… как говорит Алик?

Виктор молчит. Ему тогда еще показалось, что на Дашу произвел впечатление разговор об отце. Ему это не очень приятно. Пусть бы ей нравился он сам.

— Поглядим, Даша, — говорит он. И опять слышит это

Раз-два-три,
бряк-два-три…

Хм! А Лида непременно заинтересовалась бы, почему он вспомнил тогда про музыкальную девочку. Хорошо, что он не влюбился в Лиду.

— Дашка, ты — чудо!

Она уже отпила из бокала немного рислинга, и теперь вдруг ей делается грустно.

— Я, Витька, может, и чудо, а твой Женя-художник любит Лиду. А не меня.

— Ну и что?

— Досадно! — И вдруг вся загорается сердитым огнем: — Я не терплю, понимаешь? Не терплю, когда нравится кто-то другой, а не я.

— Избалованная. Я тебя не возьму в жены.

— Возьмешь. Положить салату?

В смуглых Дашиных руках все оживает — и бокал, и простая ложка.

Виктор любуется ею. А ей, видно, необходимо нравиться еще больше и задеть немного. И она говорит:

— А Миша посвятил мне стихи.

— Прочти.

— Не помню. Я покажу тебе. Он подарил.

Виктора вдруг поражает догадка:

— Вы что, встречались без меня?

— Ну да! Лида с Женей зашли за мной, а потом мы позвонили Мише. Погуляли по улицам.

— Хорошие стихи?

— Прекрасные.

Настроение у Виктора круто и вдруг портится. То было отличное, а теперь — как ножом отрезало.

— У него книжка выходит, — добивает Даша. — На днях получает гонорар и зовет всех пропивать. И тебя.

— Благодарю, не ожидал.

Виктор расплачивается с официантом, дает ему изрядно на чай и медленно шествует за Дашей между столиками. В настенном зеркале отражается его высокий, довольно складный двойник… И у двойника молодое, слишком молодое и несколько обескураженное лицо. Надо что-то придумать, Витька. Ты же не идиот! Где голова? Не теряй головы, будь другом.

***

На столе в маминой комнате лежит тоненькая брошюрка в зеленоватой, будто выцветшей обложке. Это и есть папина работа.

Виктор просто не может заставить себя взяться за эту книжицу, так она разочаровала его своими размерами и блеклыми тонами. И на это положена жизнь! Мама получила какие-то деньги, кажется — небольшие. Виктор надеялся, что она даст ему на велосипед. Не дала. И ничего не купила. Что ж, можно понять. Хотя…

Теперь, когда устоялось лето, женщины (мама с Аськой) каждое воскресенье выезжают в ближний лес. Новый район. Две остановки на автобусе — и лес. Виктор, а иногда и Николай Николаич сопровождают их. Несут гамак, раскладное кресло, подстилку и еду в рюкзаке. Скучноватые гулянки. Но женщинам надо помогать. Вот был бы велосипед!

— Мам, если я поступлю в институт, ты мне… того… сувенирчик, а?

— Ну еще бы! Заказывай.

— Велосипед.

— Почему не автомобиль?

— Я думал — ты вправду.

— Ты потерял чувство юмора, сын.

— Потому что не тренируюсь.

— Ну и зря.

Виктор и сам знает, что потерял. Он заскучал как-то. Его стало раздражать многое из того, что прежде веселило.

Это, как он полагает, с того вечера, когда Даша бежала с ним по незнакомым улицам, а потом оказалось, что они незнакомы только ему, Виктору.

Не умножай числа растяп, наше время не для них.

Не шокируй сограждан: ничего не носи нараспашку, особенно душу…

У Виктора много всяких малых негативных заповедей.

Не возлюби ближнего своего больше, чем себя, ибо тогда он сядет тебе на шею.

Ни во что не уходи с головой — потонешь.