Чаепитие с призраками

С чемоданчиком в руках она направляется в единственный уголок деревни, который еще не обследовала, – в овчарню. Торопливо взбираясь к дому, Фелисите поднимает голову – и замирает. Рядом с входом на белом небе вырисовывается тень.

– Фелисите.

Между сестрами взмахивает тяжелыми крыльями мохнатая бабочка.

Оттенки правды

На самом деле эту историю рассказала мне не только Фелисите. Я также получил сведения от Эгонии.

Фелисите всегда говорила мне правду, но на свой манер. Она видела мир в сером и коричневом цветах. Взгляд Эгонии добавил красок. Подсветил нюансы, подчеркнул глубину, придал повествованию рельефность.

Надеюсь, там, где она теперь, Фелисите меня не слышит.

Агония

Ее мать умерла. Деревня опустела. Больше ее ничто не удерживает.

Всю ночь Эгония шла по своим следам, словно возвращаясь в прошлое. Вернуться в старые места – все равно что вновь стать молодой.

Ей это совсем не нравится. Она чувствует, что опять становится той жестокой и запуганной девочкой, которая, как ей казалось, исчезла навсегда.

К счастью, ее лицо остается тем самым, которое она выбрала для себя. Лицо ведьмы – взамен того, что она получила от Кармин. Но от детских воспоминаний никуда не деться. Сколько их ни хорони, боль всегда воскресает, хуже, чем фантомная ломота в отрезанных конечностях.

Ей шесть лет, и мама уже не называет ее даже Агонией.

Забравшись на стропила, она смотрит, как в трех метрах под ней Кармин и Фелисите играют с фарфоровой посудой, которая бросает на стены радужные блики. С жадностью людоеда Агония следит за чайничком и двумя фигурами внизу.

Фелисите такая тусклая. Серые глаза, бледная кожа. Надо придать ей красок. Именно поэтому мама подарила ей кремово-золотой сервиз. Агония в красках не нуждается. Ореховые глаза, алые щеки. «Ты и так очень красивая, нельзя иметь все сразу», – твердит ей Фелисите. И правда, ей повезло. Та же посадка головы, что у Кармин, такой же носик. Черные кудри, веснушки.

Однако на автопортрете, который мать постоянно перерисовывает, Агония себя не узнаёт, хотя все черты отображены верно. Это не она.

Но мама красивая, и Агония тоже. Придется довольствоваться этим. Глупо видеть по ночам сны, в которых мама обнимает ее наравне с Фелисите, как обнимала тогда, когда еще звала ее Нани. Когда еще держала младшую дочь за руку. Недолго. Достаточно было малышке залепетать и изрыгнуть бабочку, чтобы мать подпрыгнула, отскочила и попыталась ее затоптать.

Насекомые Агонии уродовали все, и Кармин приходила в ужас от их уродства. При одной только мысли о том, что бабочки могут сесть ей на лицо и оставить преждевременные морщины, у нее по коже пробегали электрические разряды.

Я понимаю, о чем вы думаете.

Признаться, сначала и я считал, что нет ничего глупее, чем выходить из себя из-за страха перед уродством. Но представьте, однажды утром я проснулся с огромными прыщами по всему лицу и шее. Они даже не чесались. Никак о себе не напоминали. Просто торчали, как грязные мухоморы. Что ж, я взял больничный на два дня. Просто чтобы меня никто не видел. До этого я никогда бы не назвал себя неженкой. На третий день пришлось вернуться к работе. Шляпа, солнцезащитные очки, поднятый воротник, все дела. Коллеги посмеялись над моей шпионской маскировкой. Потом шутки стали менее добродушными, и я снял очки. Маленькая Брижитт бросилась в туалет. Остальные поспешили разойтись по местам, на ходу подыскивая повод. Даже Сильветт из секретариата с ее седеющей головой и волосатой бородавкой на губе, которая при разговоре шевелилась, как мохнатая букашка, приковывая взгляд, отчего слушать владелицу было невозможно. Другой секретарше, Брижитт, с пучком светлых волос и гладким ртом, внимать было гораздо проще. До того дня я и не замечал, что люди предпочитают иметь дело с Брижитт, а не с Сильветт.

Можно думать, что ты выше этого. Можно, несмотря ни на что, считать Кармин пустышкой, помешанной на внешности, если угодно. Но если вы когда-нибудь сострадали щекастому сироте сильнее, чем бродяге с плохими зубами, то вы меня поймете. Посмотрите на себя в зеркало. Если вы когда-нибудь мечтали хоть на минуту ощутить невероятное спокойствие людей, которых считают красивыми, то вы поймете Кармин.

Если Кармин приносит красивые вещи, то они для Фелисите. Агония их не заслуживает. Все, к чему она прикасается, быстро стареет и умирает. Она знает, что чайник недолго проживет у нее в руках. Больше никаких бликов, танцующих на стенах, ни для нее, ни для Фелисите.

Ну и пусть. Позолоченные каемки на блюдцах манят ее.

Фелисите дает ей поиграть с сервизом, когда мамы нет. Но это не то. Агония хочет поиграть в чаепитие самостоятельно. Она пригласила бы маму, и мама вспомнила бы о существовании младшей дочки и назвала бы ее «моя Нани», как произносит «моя Фелисите».

Старшая никогда ничего не ломает, всегда говорит правду, ей разрешено болтать в овчарне, смеяться, читать книжки с мамой. Она знает, как порадовать Кармин и получить то, чего хочешь. Даже когда Фелисите балуется – редко, – ее не ругают. Мамины приступы ярости – для младшей.