Чай, чапати, чили, чилим...

— Мои ребята работают, — поясняет он скандалисту, — и никуда с тобой не пойдут. А тебе действительно лучше покинуть мой ресторан.

— Так это твое заведение, — разочарованно вздыхает парень. Связываться с хозяином ресторана и его работниками не имеет смысла. За них, в случае конфликта, выступит не только весь пляж, но и полиция штата. Сконфуженный кавалер уходит. Я как будто снова снимаюсь в индийском кино, и у меня легкая роль: можно не разговаривать, только присутствовать. То ли немец, то ли датчанин, с блестящими от пива глазами, шепчет мне на ухо, что я — королева сегодняшней ночи. Хорошо, что никому не приходит в голову целовать колено, как Маргарите на сатанинском балу. Майкл улыбается ободряюще. Какой-то юноша приносит записку на салфетке. В ней говорится: " Когда ты улыбаешься, твое белое лицо сияет красотой. Улыбайся, пожалуйста". Улыбаюсь. Потом ко мне подходит загадочный индиец средних лет. Присаживается бочком на пол секунды и говорит:

— Вы — чистый дух, и я рад сообщить Вам это! — Встает и убегает.

Гуляния идут полным ходом, взрываются в ночном небе фонтаны фейерверков, гремит музыка, смеются и обнимаются люди, пускается в пляс один из "веселых поросят", а на песке заходится в экстатическом танце перебравший пива абориген. Он стащил с себя рубашку и самозабвенно вертит объемным животом. На него страшно смотреть, и я отвожу глаза. Ко мне опять присоседился индиец, назвавший меня "чистым духом". Он начинает разговор про внутренние природные страсти, которым надо дать волю, про наслаждение звездами и морем, впрочем, это единственное, что я понимаю из его сумбурной речи. За десять минут я не произношу ни звука. Он благодарит меня за высокодуховную беседу и снова исчезает. Когда он является в третий раз, Майкл, перехватив мой страдальческий взгляд, просит его не донимать даму. Индиец оправдывается:

— Что вы подумали? Я не как все! Я — гуру, профессор, защитил докторскую диссертацию в Бангалоре! И как высококультурный и образованный человек выражаю свое восхищение красотой, которую создал Бог!

Я — закаленный человек, и не таю от комплиментов. Мне действительно становится легче, когда высококультурный гуру уходит.

Близится рассвет, праздничная ночь бледнеет и тает, гости покидают ресторан и разбредаются кто куда. Остаются только те, кто здесь живет. Я испытываю такое же облегчение, как ребята, которые всю ночь носились по ресторану, исполняя заказы праздной толпы. Прохладное тихое утро. Первое утро Нового года, которое я встречаю у моря. На пляже мирные обнимающиеся парочки. Мы еще раз пьем за Новый год, но в тесном кругу, танцуем, шутим и подзадориваем друг друга. Когда же я успела перейти грань и стать местной, гоанской, "своей"? Это с моим то "белым и сияющим" лицом? Я чувствую сопричастность утреннему сизому морю, свою принадлежность этому шаку и косматым пальмам, и этим молодым смуглым людям. Вместе мы прыгаем от радости и приветствуем какого-то необыкновенно длинного англичанина в немыслимой шляпе, украшенной фруктами. Мы кричим Нэшу, который пытается уединиться от всех с белой подругой на пляже: "Как дела?!" Медленно розовеет горизонт, и сердце заполняется беспричинной радостью, как будто все мироздание с любовью обнимает меня. Мне невдомек, как дальше сложится моя жизнь, но я предчувствую только хорошее. Как некогда мы с Жанной не знали, какие сюрпризы готовит нам индийская земля, но верили, что нас ждут удивительные приключения, мечтали сюда попасть и пели песню надежды, переиначив стихи Киплинга.

И по океану ходят, и по небу иногда
До Бхаратии[1] летают быстроходные суда.
Обвивают там лианы йогов, храмы, города,
А языческие боги там не дремлют никогда!
Вы представьте, в самой чаще,
Средь лиан уж много лет
Ожидает нас бесстрашных
Древний университет.
Не растут у нас кокосы, не бывает обезьян,
И я хочу в Бхаратию к далеким берегам!
Там тигры полосатые гуляют по лесам —
От тигров уссурийских привет им передам.
Ах, в сказочной Бхаратии, Бхаратии моей
Большое изобилие кусачих длинных змей!
Отправьте нас в Бхаратию скорей, скорей, скорей!