Чай "Со слоном", или Мера беспорядка (СИ)

      Его девушка-ромашка не поправила. Уважала и боялась. Пусть журналист в очках, но мужчина всё-таки. Да и глупо бунтовать везде и всюду без разбора, жизнь у каждого одна, запасной нет, чтобы так просто пускать её на глупости.

      Игорь оставил Катю перед дверью, как за чертой между тем и этим миром и скрылся за Семёном в гараже.

      А вокруг всё поросло осотом, полынью и мокрицей. Клочки сорной травы торчали то тут, то там, острые тычины тянулись из недр мусора, гордые и непоколебимые. Без пяти минут хозяева тёмных уголков планеты. Травяная мафия одним словом. Помойка помойкой.

      Пётр Львович первый вышел из гаража, уселся на каменном обломке и закурил. Ему поручили охранять вход, Катю и просто бдить.

      - Петька... - полушёпотом позвал Павел. - Петро...

       "Да что б тебя, собака ты злая", - выругался он, угодив лицом в растянутую паутину и смахивая её с себя.

       "Зараза", - ещё раз выругался Павел, ухватился за скрипучую дверь и неуклюже навалился на неё. Сопел, кряхтел и пускал красные пузыри. Проехался носом по шершавому, ржавому железу, осел на бок и замер. Умер тихо и быстро, как и подобает хорошему человеку, но безвестно и неправильно. И страшно. Ох, как глупо погибать и знать, что всё, это конец. Пора к праотцам, костлявая, заводи мотор. А та в ответ что-то вроде "от заразы слышу".

      Катя вытерла нож о штанину Павла и отошла от двери.

      Пётр Львович уставился в стену и не моргал, не двигался, не дышал. Не жил. Липкая и яркая кровь тоненько стекла по грязным кирпичам и напоила сорные травы. Такие же жадные, как убийца. Сколько ни пои, им всегда мало. Крови мало. Собака подохнет? Выпьют. И грязного голубя тоже, гнилого и мерзкого. Вот вам манна небесная, заразы зелёные.

      Вокруг летали мухи, громко жужжали и праздновали пиршество.

      - Ну что вы там, оглоеды, передохли все, что ли? - задорно пробасил Игорь и вывалился из ржавого проёма, потирая руки и стряхивая пыль с куртки. За спиной приятная тяжесть рюкзака обещала хорошее настроение и безбедную жизнь как минимум на неделю-вторую.

      Довольная улыбочка сползла с лица Игоря. Павел неестественно разлёгся вдоль двери, будто переигрывал роль в плохоньком спектакле, а Пётр Львович чересчур свободно развалился на отвале каменной стены. Словно плохие актёры ненатурально сыграли смерть.

      Как же сильно надо не любить ближнего своего. Обманули. Завели в ловушку и сгубили.

      За гаражами отчаянно гавкнула собака, и всё снова стихло. Бежать. Куда бежать? В былые времена заорал бы во всё горло: "Скорую! Скорую, мать-перемать!" или "Пожар, сукины дети!" И на уши поставил бы весь район, глотку бы перегрыз сволочи, натворившей это. А сейчас ни "скорой", ни телефонов. Ничего.

      Одни только сволочи.

      - Катя... - удивился Игорь.

      - Екатерина Владимировна.

      От хохотушки и веселушки Катеньки не осталось ни завидной наивности, ни птичьего тонкого голоска. Ничего не осталось от недавней Кати. Зато из кокона притворства вылезли наружу ехидство и злоба. Холодные, липкие, расчётливые. Катя сложила губы в тонкую линию и зыркала глазищами, словно расстреливала Игоря.

      Семён бесшумно вышел следом и, как верная собака, сгорбился и поплёлся к Кате, разве что преданно не скулил. А был бы хвост, непременно поджал бы. От уверенного в себе журналиста осталась жалкая горстка покорности. Он и выглядел как побитая дворняга, которой объедки - пир горой.

      Катя кивнула ему, и Семён вытащил из рюкзака пистолет. Ирония нынешнего времени: оружием разжиться раз плюнуть, а еды не добудешь, не найдёшь.

      - На колени встань, Ромео, - без тени шутки приказала Катя. Какие уж там шутки-прибаутки, когда эти скоты застали врасплох трёх мужиков и как пустолайки беспризорные и трусливые покусили исподтишка всех по одному. Знали, что в открытую не победили бы. Знали и хвосты поджали. Что б вас.

      - Сёма... - Игорь поперхнулся. Очень много ему хотелось сказать, и оттого слова застряли в горле. Как горько во рту. Как паршиво на душе. Гадёныш журналюга отравил обещаниями, умаслил сказками, влил в уши гнилые басни.

      Семён толкнул Игоря в плечо. Он снял рюкзак, поставил его рядом с собой и встал на колени. Празднуй победу, крыса. Измывайся, избивай, гогочи. Хотя нет. На Семёна без слёз смотреть невозможно, сам бы, наверное, рядышком встал на колени и заскулил. Землю бы грыз и выл.

      Пашка, Пашка, какую ж беду привёл в дом. И никто ничего не заподозрил, вот что обидно. Уж какой тёртый калач Павел, царствие ему теперь небесное, Михайлович, а смогла его провести вокруг пальца какая-то пигалица. Как мелкая собачонка; большая-то псина сразу в горло вцепится и на колбасы любительские разделает, а мелкое зубастое недоразумение словно концентрированная желчь на тоненьких лапках. Переломать бы этой Екатерине Владимировне её ножки да ручки.

      - Стало быть, покойничков в округе из-за тебя прибавилось, Катюша? - мрачно спросил Игорь.

      - Стало быть, из-за меня, - ласково ответила Катя. И так сахарно улыбнулась, будто вернулась прежняя хохотушка. - Только я для тебя, Игорёша, Екатерина Владимировна.