Чайка по имени Джонатан Ливингстон

Я думаю, вещь эта, столь не похожая, казалось бы, на то, что обычно вызывает интерес широкой публики, соприкасается тем не менее с самыми разными явлениями, по разным поводам попадающим в фокус общественного внимания. Поэтому, заранее извинившись перед любителями информации и поклонниками эрудиции за отсутствие звонких цитат, я рискую предложить вниманию читателя всего лишь гипотезу, основанную на наблюдениях самого общего свойства, притом наблюдениях издалека.

Можно очертить несколько сфер, по касательной к которым успех той или иной вещи, столь не похожей на обычную популярную литературу, станет понятнее.

Первую из этих сфер, как ни странно это может показаться, я обозначила бы термином «истории о животных».

Ныне, с возникновением понятия «экология», человек, выделившийся из природы и еще так недавно исходивший из концепции коренной и немедленной ее переделки, попытался вновь ощутить себя ее частью и приобщиться ее тайн. В этом пункте, как нигде, наука сомкнулась с беллетристикой, и описание поведения животных — этология — почти без перевода со специального языка на популярный стало всеми излюбленным чтением. Романтизация единоборства с природой — еще недавняя, еще вчерашняя — сменилась пафосом единения с ней. На смену охотничьим подвигам явились подвиги естествоиспытателей, занимающихся спасением редких видов животных; взамен ружья появилось фоторужье, и ныне ни один из массовых иллюстрированных журналов не обходится без фоторассказов о представителях фауны разнообразных уголков земли. Я не говорю уже о прекрасных и читаемых наравне с художественной литературой книгах Даррела, Джой Адамсон, Гржимека и прочих.

Все это, разумеется, имеет мало общего с Джонатаном, осваивающем технику высшего пилотажа и достигающим бессмертия. Но когда этология, бионика, психология животных становятся в порядок дня, то кажется естественным, что следом за научными изысканиями Джона Лилли возникает фантастический роман Лео Сцилларда «Голос дельфинов», что авторы «Хроники Хеллстрема» — научно-популярной ленты о жизни насекомых — не довольствуются простой демонстрацией удивительных натурных съемок, но стремятся придать своему фильму черты своеобразной и зловещей «антиутопии», противопоставив неразумию человеческой цивилизации суперрациональную «цивилизацию» муравьев и пчел.

Философская сказка Баха целиком уходит в извечную область аллегорий. Но едва ли не случайно, что издательство и автор отказались от первоначальных рисованных иллюстраций к «Чайке» и признали их слишком «литературными». Едва ли случайно, что для иллюстрации притчи они обратились к «документальному» жанру — фотографии. Подлинность земли, моря и неба, полета чаек не только не пришла в противоречие с притчей, но даже придала истории необыкновенной чайки некую иллюзорную достоверность — сродни Голосу, который будто бы поведал ее Ричарду Баху, — ту странную двойственность впечатления, на границе невозможного и возможного, которая до «психологии животных» едва ли могла и существовать.

Надо сказать, что отношения притчи о Джонатане с привычными современному человеку документализмом этим не исчерпываются и иллюзорная достоверность возникает не только от сопряжения легендарной структуры сюжета с реальной фактурой фотографии. Подобием документальности аранжирована сама история.

Тренировки Джонатана, подробное и квалифицированное описание техники полета и фигур высшего пилотажа сродни репортажности «нового журнализма». И если притча проходит по касательной к области «психологии животных», то уж тем более соприкасается она с обширной областью, хорошо знакомой Баху, по имени которой называется журнал, куда первоначально предназначил он свой труд («Флайнг» — «Полет»).

Едва ли надо напоминать читателю о том пути, который на нашей памяти проделала авиация — от преодоления звукового барьера до выхода в космос, — чтобы объяснить завораживающий и полемический смысл вечного вопроса «зачем?» и бескорыстного стремления к совершенству.

Но книжка издательства «Макмиллан» в голубой глянцевой обложке, где столько же строчек набора, сколько облаков, света, тумана, полета чаек (все это воспроизводится в полном объеме в любом дешевом, карманном издании) заставляет вспомнить совсем другое современное, популярное, модное имя — имя уже достаточно известного нашему читателю «пророка телевизионной эры» Маршалла Маклюэна. Конечно, полиграфическая техника сегодня не располагает возможностью передать еще и ветер, крики чаек, дерущихся за рыбьи головы, свист крыльев и тишину неба, куда возносится Джонатан, как-никак, книга есть книга, а не экран телевизора и «Джонатан» относится, по Маклюэну, к дотелевизионной «гутенберговой галактике»; но насколько возможно было сделать в границах современной полиграфической техники книжку, обращенную не только к разуму читателя, но и ко всей совокупности чувств человека эры телевидения, настолько издательство «Макмиллан» постаралось это сделать. Вот почему о ней уместно писать в телевизионной терминологии: «Джонатаном» не увлекаются, в него «вовлекаются» (involve).