Чайковский

 — Старый хрен, войсковый писарь, — сказала смеясь Татьяна, — стал меня целовать, дурень, при всех; я закричала: казаки заступились за меня, да Максим Шапка так как-то нечаянно хватил его саблею, что он уже и не встал с места.

 — А попробую я поцеловать тебя; посмотрю, убьет ли кто меня, — сказал Никита, обвивая рукою шею Татьяны.

 — Отвяжись! Еще не выросли руки обнимать меня! Право, закричу, сейчас закричу! Вот, вот, вот закричу!

 — А я тебе вот этим рот зажму, — говорил Никита, — держи покрепче зубами! — И, дав ей в рот червонец, начал целовать, приговаривая: «Экая королевна!» — Что ты сидишь, братику Алексею, как ополудни сова на березе? Пей, гуляй — я плачу! Видишь, как весело! Пой песню, подтягивай за мной:

 Давай, Варко,
 Еще чарку,
 И поповичу под варку.
 Выпьем — небу станет жарко!
 Oх, моя Татьяна,
 Чернобрива кохана!

 У красавицы шинкарки,

 У казацкой тетки Варки,
 Много водки, меду, пива,
 И племянницы на диво!
 Oх, моя Татьяна,
 Черноброва кохана!

 Белогруда и красива

 Татьяночка чернобрива,
 И блестит меж казаками,
 Как дукат меж пятаками!
 Ох, моя Татьяна,
 Чернобрива кохана!

 Вот вам и песня, сейчас сразу сложил, такая моя натура казацкая — хмель в голову, песня из головы, а ничему не учился… Эх, братику Алексею! Что-то было б из меня, если б учили, как вашего брата!

 К вечеру приехали еще человека четыре казаков поминать, как они говорили, покойного писаря, и поднялась страшная кутерьма. Никита бросал злотые и червонцы и, беспрестанно щелкая себя по носу, ворчал:

 «Уж тут! Уж уселся, проклятый! Вот божее наказание!»

 — Если б музыку, — сказали казаки, — то-то была бы потеха!..

 — Истинная была бы потеха, — прибавил Никита.

 — У меня есть бандура; Супоня на прошлой неделе заложил за бутылку водки, — говорила шинкарка. — Играйте, коли умеете.

 — Хорошо! Хорошо! — закричал Никита. — Давай ее сюда!

 — Давай ее сюда! — закричали казаки. Принесли бандуру.

 — Хорошо! — говорили казаки, посматривая друг на друга, — Да кто ж сыграет?

 — Кто сыграет? Эка штука! Мало я видел играющих! Кто хочет, пусть и играет, только не я.

 — И не я! И не я! И не я! — отозвалось со всех сторон.

 — Это б то вышло: есть в кувшине молоко, да голова не влазит! — сказал Никита. — Не умеешь ли ты, Алексей? Ты человек грамотный.

 — На гуслях то я немного маракую, а на бандуре никогда не пробовал, — отвечал Алексей.

 — Пустое! Гусли, бандура, балалайка, свистелка — все одно, все играет, все веселит! Ей-богу, оно все родня между собою! Играй!

 Алексей положил бандуру на колени, как гусли, взял два-три аккорда, и вышла какая-то музыкальная чепуха вроде казачка. Казаки пришли в восторг и пустились вприсядку.

 Никита с приятелями гуляли нараспашку, съели годовалого поросенка, выпили неимоверное количество всякой всячины, и за полночь у Никиты не осталось ни гроша в кармане. Шинкарка перестала давать водки и не хотела брать под залог ни оружия, ни коня.

 — Да отчего же ты не берешь моего добра? Моя сабля добрая и конь добрый; отдам дешево. Бери, глупая баба!..

 — Ты сам глуп, Никита; нельзя, так и не беру: кошевой не приказал.

 — Правда, правда, — говорили казаки, — только позволь пропивать оружие, через неделю на всю Сечь останется один пистолет.

 — И одним пистолетом всех переколочу!.. Такие-то вы добрые товарищи, бог с вами, тянете руку за бабою!.. Верно, моя такая нечистая доля, — жалобно говорил Никита. — Еще бы чарку-другую, и довольно… А! Постойте, постойте! Я и забыл! У тебя, Алексей, есть мой деньги?

 — Есть пять дукатов.

 — И хорошо; давай их сюда!

 — Не дам.

 — Как ты смеешь не давать ему его денег? — спросили казаки.

 — Он сам не велел: нужно, говорит, оставить на гостинец куренному.

 — Да, да, правда, Алексей! Нужно поклониться начальству, нужно… Вот приятель, поди сюда, я тебя поцелую.

 — Вот еще, великая птица куренной! — сказали казаки.

 — И то правда, как подумаешь, — продолжал Никита, — не велика птица, ей-богу! Был простой казак, а теперь куренной казак, как и я, и все мы. Поживу — и меня выберут в куренные. Выберете, хлопцы?

 — Выберем, выберем! — закричали казаки.

 — Выберите его сейчас, — сказала шинкарка.

 — Хорошо, хорошо! Сейчас. Да здравствует наш куренной Никита Прихвостень! Ура!..

 Казаки бросили шапки кверху; Никита важно раскланялся, поблагодарил за честь, сел на лавку и, под-боченясь, сказал:

 — Ну, теперь, Алексей, отдавай гроши своему начальству; оно тебе приказывает.

 — Не отдам, хоть бы ты и вправду был начальник; проспись, тогда отдам.

 — Эге! Твердо сказано, характерно. Хлопцы, из него путь будет! А вы что там смеетесь, бабы? Думаете не отдаст? Посмотрим. Хлопцы, станьте подле этого изменника; так, сабли вон!..

 — Ну, что? теперь отдашь, братику? а?

 — Не отдам.

 — Не отдашь? — протяжно сказал Никита.