Чайковский

 «Чудные обычаи!» — думал Алексей, выходя из куреня. А вокруг куреня уже гремели песни, звенели бандуры; кто рассказывал страшную легенду, кто про удалой набег, кто отхватывал трепака… И молодая луна, серебряным серпом выходя из-за высокой колокольни, наводила нежный, дрожащий свет на эти разнообразные группы.

VIII

 Проснувшись рано утром, Алексей-попович заметил в курене необыкновенное движение — казаки наскоро одевались, брали оружие и торопливо выходили. Возле церкви был слышен глухой гром.

 — Зовут на раду, — сказал Никита, — пойдем!

 — Пойдем, — отвечал Алексей. — Зачем же нас зовут?

 — Придем, так услышим. Может, поход куда или что другое, бог его знает!

 Площадь перед церковью Покрова кипела народом; у столба, среди площади, стоял доубищ (литаврщик) и бил в литавры. В растворенных церковных дверях виднелись священники и диаконы в полном облачении. Но вот зазвонили колокола, засверкали перначи, бунчуки, зашумели войсковые знамена; преклоняясь до земли, явился кошевой атаман. Священники вышли к нему со крестами, народ приветствовал громким «ура». Кошевой был одет, как простой казак: в зеленой суконной черкеске с откидными рукавами, в красных сапогах и небольшой круглой шапочке-кабардинке, обшитой накрест позументом, только булава, осыпанная драгоценными камнями, да три алмазные пуговицы на черкеске, величиною с порядочную вишню, отличали его от рядового запорожца, между тем как бунчужные и другие из его свиты были в красных кафтанах, изукрашенных серебром и золотом.

 Кошевой приложился к кресту, взошел на возвышенное место, нарочно для него приготовленное, и, обнажив свою бритую голову, поклонился народу.

— Здоров, батьку!.. — закричал народ и утих. Литавры перестали бить, колокола замолкли.

 — Я вас созвал на раду, добрые молодцы, запорожское товариство! Как вы присудите, так тому и быть.

 — Рады слушать! — закричали казаки.

 — Вам известно, молодцы, что бог взял у нас войскового писаря. Так богу угодно; против его не поспоришь. Жил человек и умер, а место его всегда живи: другой человек живет на нем. Так и мы умрем, и после нас будут жить!

 — Правда, батьку! Разумно сказано! — отозвалось в толпе.

 — Вот и у нас теперь осталось место войскового писаря; изберите, молодцы, достойного человека.

 Кошевой спокойно стал, опершись на булаву, а меж народом пошел говор; тысячи имен, тысячи фамилий слышались в разных концах; не было согласия. Долго стоял кошевой, наконец поднял булаву, махнул — и говор прекратился.

— Вижу, — сказал кошевой, — что дело трудное: Ивану хочется Петра, Петру — Грицка, а Грицку — Ивана, и кто прав? Дело темное, в чужую голову не влезешь, будь спор о храбрости, о характерстве, сейчас бы решили — это дело видимое; а письменность не по нас…

 — Правда, батьку!

 — Хотите ли, молодцы, я вам предложу писаря? Вчера пришел к нам в наше товариство попович из Пирятина; я с ним говорил вчера и удивлялся его разуму. Сам бог его прислал на место покойного; выберите его — и не будет ни по-чьему, а будет по воле господа.

 Алексей слушал и пе верил ушам своим.

 — Хитрая собака наш кошевой! — шепнул ему Никита, толкая в бок. Между тем народ заговорил:

 — Да, он молодец, — кричал один казак, — не задумается над михайликом!

 — А какой характерный! — продолжал другой.

 — А как играет на гуслях и на бандуре! — подхватил третий — Заморил нас танцами у Варки в шинке.

 — Лучше этот, хоть я его и не знаю, нежели пройдоха Стусь! — кричал четвертый.

 Говор час от часу делался сильнее, одобрительнее — и вдруг разом полетели кверху шапки: Алексей-попович был избран в войсковые писаря. Тут же, на площади, надели на него почетную одежду, привесили к боку саблю, а к поясу войсковую чернильницу и, вместе с куренными атаманами и прочею знатью, повели на завтрак к кошевому. Простому народу выставили на площади жареных быков и бочку водки.

 После завтрака все разошлись; кошевой оставил писаря для занятий по делам войска. Когда они остались одни, долго кошевой смотрел на Алексея и сказал:

 — Алексей! Разве ты не узнаешь меня?

 — Давно узнал, да не знал, как признаться к тебе.

 — Ну, обнимемся, старый товарищ! Вот где мы сошлись с тобой!.. Помнишь Киев? Быстроглазую Сашу? А?

 — Помню, Грицко! А как злилось начальство, когда узнало о твоем побеге!

 — Неужели?.. Я думаю..

 — Сказали, что ты знаком с нечистою силою, а без нее не выломил бы решетки. И в голову не пришло, что я подпилил ее…

 — Век не забуду твоей услуги. А Саша что?

 — Три дня плакала, на четвертый утешилась, а на пятый вышла за того ж магистра, что посадил тебя в карцер.

 — Вишь, гадкая! Да я об ней больше не думаю… Расскажи мне лучше, как ты сюда попал? Алексей начал говорить.

 — Вот наш кошевой трудящий человек, — говорили за ужином по куреням казаки, — с утра до самого вечера занимался с новым писарем войсковыми делами: писарь у него и обедал.