Читаем Чайковский полностью

Вместе с тем такая глубина размышлений, изумительная чуткость к окружающим, удивительная внимательность уживались в нем с явным пренебрежением к своему внешнему виду. «Вечно с вихрами, небрежно одетый, по рассеянности где-нибудь испачкавшийся, рядом с припомаженным, элегантным и всегда подтянутым братом он на первый взгляд оставался в тени, но стоило побыть несколько времени с этим неопрятным мальчиком, чтобы, поддавшись очарованию его ума, а главное — сердца, отдать ему предпочтение перед другими детьми».

Несомненно, внутренний мир ребенка, его многогранная одаренность навсегда привязали к нему его воспитательницу. Ф. Дюрбах вспоминала, что маленький Петя остро реагировална все, даже небольшие осложнения и перепады настроений в отношениях между людьми. С неменьшей остротой он воспринимай и весь окружающий мир, в котором природа занимала огромное место. Впечатлительного мальчика не могла оставить равнодушным красота тех мест, которую отмечали все жившие и поселке. Играя со своими маленькими друзьями, бегая по саду, он вдруг, как бы невзначай, оставлял их в стороне и замирал, глядя на неожиданно открывающиеся перед ним живописные виды. То его поражала широкая панорама искрящегося в отблесках яркого солнца озера с нависшими над водой ветвистыми деревьями, то завораживали своей таинственностью тенистые уголки большого сада, где в густой зелени он, словно наяву, видел сказочных персонажей, о которых прочел в книгах или узнал из рассказов своей доброй бонны. То вместе с обитателями Воткинского дома он подолгу засиживался на балконе, созерцая уходящую вдаль перспективу выразительного пейзажа северо-западного Приуралья. Особое настроение посещало маленького Петю, когда вечером, в окружении родных и близких он любовался тихой картиной заката, слушая доносившиеся издалека песни. Вероятно, мальчик не смог тогда точно запомнить все мелодии народных напевов. Но бесспорно, что его музыкальная память именно тогда обогатилась представлением о существовании прекрасной и глубокой по своей сути народной музыки. И какие бы правила и устоявшиеся каноны классического музыкального искусства ему в дальнейшем ни приходилось штудировать, отношение к народному творчеству у него уже сложилось: он воспринял его душой, как что то для себя близкое и дорогое.

«Я с детства самого раннего проникся неизъяснимой красотой характеристических черт русской народной музыки», — напишет он, вспоминая годы своего детства. И действительно, русские народные песни, что певались заводскими рабочими (большую часть их составляли так называемые «приписные» крестьяне), не могли не затронуть чуткое ухо музыкально одаренного мальчика. Несомненно, остались в памяти и праздничные дни в Воткинске, когда простой люд веселился на открытом воздухе. В эти летние дни звучало особенно много музыки: песен, веселых переборов гармоник и балалаечных наигрышей. Но, конечно, украшением праздничного гулянья были хороводы, в которых массы танцующих, в разноцветных, ярких, праздничных нарядах, объединялись в одном радостном и веселом порыве.

Все это гармонично и естественно формировало в ребенке не отвлеченное понятие о родине, а живое ощущение своей принадлежности к земле, на которой рос и которую любил всем своим детским сердцем. Трогательная, совершенно исключительная привязанность ко всему русскому, как свидетельствовал его брат Модест, «проводила его через всю жизнь до могилы… Он в стихах воспевал свою любовь к родине, но рядом с этим проявлял ее иногда очень забавно». Однажды, зайдя в комнату, где Петя готовил уроки, Фанни Дюрбах застала его сидящим за картой Европы. Мальчик внимательно читал названия стран на большом многоцветном листе бумаги и что-то искал на ней. Наконец губы его прошептали: «Россия». Определив географическое местоположение своей родины, он стал покрывать ее поцелуями.

Поэтому неслучайными являются и его стихи о родине. Увлечение поэзией было достаточно серьезным. В детские годы им было написано восемнадцать стихотворений, о которых хорошо знали все домочадцы. Не удивительно, что восьмилетний мальчик, методично усваивавший курс наук под руководством гувернантки-француженки, сочинял стихи на французском языке. Но в французских строках была такая глубоко прочувствованная и предельно искренняя любовь к России, что близкие маленького поэта дали ему шутливое прозвище «наш Пушкин».

Однако ни поэзия, ни литература, чтению которой он посвятил немало времени, ни история, захватившая его образами Петра Великого и Наполеона, ни увлекательная и жестокая хроника жизни французских королей, ни другие разнообразные, свойственные детскому возрасту интересы не могли отвлечь надолго от все более захватывающей его музыки… Она вырастала в нем откуда-то изнутри, влияла на настроение. А когда творческая фантазия не могла реализоваться и не находила себе выхода, то заставляла его страдать.

Перейти на страницу:

Все книги серии След в истории

Йозеф Геббельс — Мефистофель усмехается из прошлого
Йозеф Геббельс — Мефистофель усмехается из прошлого

Прошло более полувека после окончания второй мировой войны, а интерес к ее событиям и действующим лицам не угасает. Прошлое продолжает волновать, и это верный признак того, что усвоены далеко не все уроки, преподанные историей.Представленное здесь описание жизни Йозефа Геббельса, второго по значению (после Гитлера) деятеля нацистского государства, проливает новый свет на известные исторические события и помогает лучше понять смысл поступков современных политиков и методы работы современных средств массовой информации. Многие журналисты и политики, не считающие возможным использование духовного наследия Геббельса, тем не менее высоко ценят его ораторское мастерство и умение манипулировать настроением «толпы», охотно используют его «открытия» и приемы в обращении с массами, описанные в этой книге.

Генрих Френкель , Е. Брамштедте , Р. Манвелл

Биографии и Мемуары / История / Научная литература / Прочая научная литература / Образование и наука / Документальное
Мария-Антуанетта
Мария-Антуанетта

Жизнь французских королей, в частности Людовика XVI и его супруги Марии-Антуанетты, достаточно полно и интересно изложена в увлекательнейших романах А. Дюма «Ожерелье королевы», «Графиня де Шарни» и «Шевалье де Мезон-Руж».Но это художественные произведения, и история предстает в них тем самым знаменитым «гвоздем», на который господин А. Дюма-отец вешал свою шляпу.Предлагаемый читателю документальный очерк принадлежит перу Эвелин Левер, французскому специалисту по истории конца XVIII века, и в частности — Революции.Для достоверного изображения реалий французского двора того времени, характеров тех или иных персонажей автор исследовала огромное количество документов — протоколов заседаний Конвента, публикаций из газет, хроник, переписку дипломатическую и личную.Живой образ женщины, вызвавшей неоднозначные суждения у французского народа, аристократов, даже собственного окружения, предстает перед нами под пером Эвелин Левер.

Эвелин Левер

Биографии и Мемуары / Документальное

Похожие книги

Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное