Все чаще видели его за роялем. При этом родные и знакомые отмечали, что характер музицирования все более меняется: Петя много времени стал уделять собственным импровизациям. Да и музыка, которую он слушал в исполнении других, стала воздействовать на него сильнее, чем прежде. Все чаще после долгих занятий за фортепиано его видели нервным и расстроенным.
В один из праздничных дней к дому Чайковских подъехали гости. После ужина, на котором по случаю праздника присутствовали и дети, началось музицирование. Звуки музыки внесли оживление и радость. Поначалу был весел и Петя. Но к концу вечера от обилия музыкальных впечатлений он очень утомился и сам ушел наверх, в свою комнату, раньше обычного.
Отзвучали последние аккорды рояля, смолкли голоса поющих, радушные хозяева проводили гостей. Обитатели дома готовились ко сну. Добросовестная гувернантка поднялась в комнату Пети, чтобы удостовериться, что он спит. Фанни Дюрбах вспоминала, что, открыв дверь, она увидела своего воспитанника плачущим. Глаза его блестели. Он был до крайности возбужден. Пытаясь его успокоить и одновременно узнать причину такого состояния, она спросила:
— Что с тобой, Петичка?
— О эта музыка, музыка! — ответил он сквозь рыдания, хотя в доме наступила тишина и музыка давно уже перестала звучать.
— Избавьте меня от нее! Она у меня здесь, здесь, — повторял он, показывая себе на голову, — она не дает мне покоя!
Конечно, не музыка сама по себе явилась причиной столь большого возбуждения. Скорее, разыгралась вызванная звуками фортепиано творческая фантазия, заставила напрячься до предела психику мальчика и вылилась сильным эмоциональным всплеском. Может быть, это и была одна из первых интуитивных попыток сочинения? Во всяком случае, впоследствии на вопрос, когда он начал сочинять, композитор отвечал:
— С тех пор, как узнал музыку.
Вскоре Петя научился выражать в той или иной форме мучившие его творческие фантазии. Так случилось во время приезда в Воткинск поляка-офицера Машевского, отличавшегося умением играть мазурки Шопена. Петя решил сделать ему приятное и разучил специально две мазурки великого польского композитора. Перед «концертом» он волновался, но, сев за рояль, сразу успокоился. Его пальцы легко справлялись с пьесой, а сам он, увлекшись игрой, забыл обо всем. Очарованный игрой мальчика, гость при всех расцеловал его.
— Я никогда не видела Пьера таким счастливым и довольным, как в этот день, — повторяла не раз переполненная гордостью за своего любимца Фанни.
К этому времени отношения наставницы и воспитанника стали в полном смысле слова сердечными. Юный музыкант с усердием штудировал немецкий и французский языки, вслушиваясь в интонации иностранной речи своей учительницы. Проявлял он прилежание и в изучении других предметов. А в играх и забавах Петя, пожалуй, и не воспринимал разницу в возрасте. Вместе со своей ласковой и отзывчивой воспитательницей они совершали близкие и дальние прогулки; вместе грустили, когда видели осенью улетающие к югу караваны птиц; вместе радовались, встречая весну и слушая неумолкаемое журчание воды под тающими снегами. Огромное удовольствие им доставило и первое в жизни Пети совместное короткое путешествие на пароходе, который был впервые построен на Камско-Боткинском заводе. Наверное, мальчику казалось, что никакая сила не сможет их разлучить.
Однако вскоре произошло событие, глубоко затронувшее чуткое сердце ребенка.
Илья Петрович, получив очень выгодное предложение, подал в отставку. Ему был пожалован чин генерал-майора и пенсион. Служба на казенных заводах кончилась. Теперь отцу восьмилетнего Пети предстояло ехать в Москву для встречи с руководством управления заводами одного богатого частного лица, чтобы получить новую работу. Семья Чайковских, которая к тому времени пополнилась еще двумя детьми, дочерью Александрой и сыном Ипполитом, начала готовиться к отъезду, — но без Фанни.
Родители по приезде в столицу намеревались отдать уже подросшую Лидию в институт, а старших сыновей, Николая и Петра, — в учебные заведения. Двадцатишестилетняя бонна, не собираясь пока возвращаться на родину, приняла очень выгодное для себя предложение помещиков Нератовых. Так завершился самый счастливый, четырехлетний период Петиного детства, который и Фанни считала «счастливейшей эпохой своей жизни». Пришла пора расставания.
Мальчик тяжело переживал разлуку с дорогой ему воспитательницей. От грустных мыслей его не отвлекли ни дорожные хлопоты, ни сопутствующая отъезду суета. Он словно бы чувствовал, что если и увидит когда-либо свою наставницу, то это будет очень нескоро. Так и случилось: следующая их встреча состоялась через сорок четыре года!
В день отъезда Петя очень скучал. Был уже конец сентября 1848 года, а милая его сердцу Фанни отбыла к Нератовым еще в начале месяца. Она уехала, когда дети еще спали: так решили родители, чтобы не травмировать детей минутами грустного расставания; особенно они боялись за Петю. Впервые в жизни ощутил он чувство утраты и тоски.