Чайковский

Читаем письмо Петра Ильича Юргенсону, написанное 28 сентября (10 октября) 1890 года: «Сообщу тебе весьма для меня неприятную вещь. У меня отныне шестью тысячами в год будет меньше. На днях я получил от Н. Ф. фон Мекк письмо, в коем она сообщает, что, к крайнему своему прискорбию, вследствие запутанности дел и разорения почти полного принуждена прекратить выдачу ежегодной субсидии. Я перенес этот удар философски, но тем не менее был неприятно поражен и удивлен. Она так много раз писала, что я обеспечен в отношении получения этой субсидии до последнего моего издыхания, что я в это уверовал и думал, что на сей предмет у нее устроена такая комбинация, что, несмотря ни на какие случайности, я не лишусь своего главного и, как я думал, самого верного дохода. Пришлось разочароваться. Теперь я должен совершенно иначе жить, по другому масштабу, и даже, вероятно, придется искать какого-нибудь занятия в Петербурге, связанного с получением хорошего жалования. Очень, очень, очень обидно; именно обидно. Отношения мои к Н. Ф. фон М[екк] были такие, что я никогда не тяготился ее щедрой подачкой. Теперь я ретроспективно тягощусь; оскорблено мое самолюбие, обманута моя уверенность в ее безграничную готовность материально поддерживать меня и приносить ради меня всяческие жертвы. Теперь мне бы хотелось, чтобы она окончательно разорилась, так, чтобы нуждалась в моей помощи. А то ведь я отлично знаю, что с нашей точки зрения она все-таки страшно богата; словом, вышла какая-то банальная, глупая штука, от которой мне стыдно и тошно».

Очень, очень, очень обидно; именно обидно. Настолько обидно, что добрейший Петр Ильич желает своей благодетельнице разорения (впрочем, чего только не ляпнешь в сердцах). Он знает, что баронесса «с нашей точки зрения… все-таки страшно богата», и не может понять истинной причины прекращения выдачи ежегодной субсидии. Из этого письма ясно, что Надежда Филаретовна объяснила свое решение плохим состоянием дел. Почему бы ей не написать об ухудшившемся состоянии здоровья? А не всегда хочется сообщать окружающим об этом… Проще найти другое объяснение.

Из письма к Модесту Ильичу от 10 (22) октября 1890 года: «Не знаю, говорил ли тебе в Москве Юргенсон о радикальном сокращении моего бюджета? Может быть, мое письмо к нему не дошло; я именно поручил ему сообщить тебе известие о себе, ибо писать тебе не мог по незнанию адреса. Н. Ф. ф[он] М[екк] написала мне, что разорилась и не может более посылать мне свою субсидию. Вот уж чего я никак не ожидал, ибо имел полнейшее основание считать эту субсидию навсегда для меня обеспеченной! Я мало огорчился уменьшением доходов, но… впрочем, о чувствах, возбуждаемых поступком Н[адежды] Ф[иларетовны], поговорю устно».

Слова «я мало огорчился уменьшением доходов, но…» наводят на мысль о том, что Петра Ильича не столько ранило прекращение финансирования как таковое, сколько то, что баронесса фон Мекк нарушила данное прежде обещание. Вспомним уже знакомый нам отрывок из письма Надежды Филаретовны от 28 февраля (12 марта) 1881 года: «Что же касается Вас, мой милый, дорогой друг, то прошу Вас не беспокоиться ни сколько моим положением и понять, что та сумма, о которой Вы говорите, так ничтожна в моем миллионном разорении, что она не может быть чувствительна ни на одной стороне весов, и потому прошу Вас, если Вы не хотите огорчать меня, ничего и не поминать об этом». Правда, сразу же за этими словами следовало: «Я же, с своей стороны, обещаю Вам, дорогой мой, сказать Вам самой, если придет для меня такое положение, что и эта сумма будет иметь значение», но Петр Ильич предпочел запомнить про «прошу Вас не беспокоиться». Надо отметить, что тон письма к Модесту Ильичу более спокойный, чем тон письма к Юргенсону – Петр Ильич успел успокоиться, но обида никуда не делась, осталась при нем.

Возможно, Чайковский повел себя не совсем так, как было нужно. Все-таки на первом месте должна была стоять благодарность, а не обида. Но история не знает сослагательного наклонения – мы имеем то, что имеем. Однако самое интересное заключается в том, что отношения между Петром Ильичом и Надеждой Филаретовной не были разорваны – в течение года Чайковский переписывался с зятем и секретарем баронессы Владиславом Пахульским и узнавал от него о состоянии Надежды Филаретовны.