Чайковский

Но обошлось без встреч, и вообще, вскоре настроение Петра Ильича изменилось кардинальным образом. «Н[адежда] Ф[иларетовна] перестала меня стеснять. Я даже привык к ежедневной переписке, но нужно отдать справедливость этой не только чудной, но и умнейшей женщине. Она умеет так устроить, что у меня всегда есть бездна материала для переписки. Ежедневно я получаю от нее утром огромное письмо, иногда даже на 5 листах, и вместе с этим русские газеты и “Italie”. Я ей отвечаю вечером. Ровно в 11 1/2 утром она проходит мимо меня и пристально смотрит в мои окна, стараясь увидеть меня, но не видя по близорукости. Я же ее отлично вижу… Ни малейших намеков на желание свидеться нет, так что в этом отношении я совершенно покоен. Вообще говоря, мне здесь отлично и моему мизантропическому нраву ничто не препятствует»^[161].

Еще в Москве Чайковский прочел «Орлеанскую деву» Фридриха Шиллера, переведенную Василием Андреевичем Жуковским^[162]. Сюжет захватил, захотелось воплотить его в оперу. Из Флоренции Петр Ильич собирался ехать в Париж за материалами для написания либретто, а пока что начал сочинять музыку к новой опере.

17 (29) марта 1879 года в московском Малом театре состоялась премьера оперы «Евгений Онегин», поставленной студентами консерватории. Либретто Петру Ильичу помогал писать его приятель Константин Шиловский, актер-любитель и поэт. Пушкинский текст был существенно переработан под сценические потребности – из повествовательного его перевели в прямую речь и сильно сократили. Но получилось неплохо, а уж музыка была бесподобной. «Евгений Онегин» заслуженно считается образцом лирической оперы (можно сказать, непревзойденным образцом).

Вышло как обычно – кому-то «Онегин» понравился, кому-то не понравился, а упоминавшийся выше Цезарь Кюи разразился разгромной и крайне несправедливой рецензией, в которой утверждал, что эта опера «ничего не вносит в наше искусство». Более того, в «Онегине», по мнению Кюи, не было «ни одного нового слова»! И это при том, что опера была новаторской – с какой стороны не взглянуть. Впервые на отечественной оперной сцене зрители увидели своих современников (ну, практически современников). Впервые была поставлена опера по произведению Пушкина. В построении музыкально-драматургической композиции тоже было много нового. Давайте уж выразимся прямо: рецензия Кюи, предсказывавшая «Онегину» «скорое и вечное забвение», получилась настолько пристрастной, что ее можно назвать клеветнической^[163].

Консерваторская постановка «Онегина» была желанием Чайковского, боявшегося постановки столь лирического, столь тонкого произведения на казенной сцене, где внутренний мир героев не был бы раскрыт. «Я никогда не отдам этой оперы в Дирекцию театров, прежде чем она не пойдет в Консерватории. Я ее писал для Консерватории потому, что мне нужна здесь не Большая сцена с ее рутиной, условностью, с ее бездарными режиссерами, бессмысленной, хотя и роскошной постановкой, с ее махальными машинами вместо капельмейстера и т. д., и т. д. Для “Онегина” мне нужно вот что: 1) певцы средней руки, но хорошо промуштрованные и твердые, 2) певцы, которые вместе с тем будут просто, но хорошо играть, 3) нужна постановка не роскошная, но соответствующая времени очень строго; костюмы должны быть непременно того времени, в которое происходит действие оперы (20-е годы), 4) хоры должны быть не стадом овец, как на императорской сцене, а людьми, принимающими участие в действии оперы, 5) капельмейстер должен быть не машиной и даже не музыкантом… а настоящим вождем оркестра… Я не отдам “Онегина” ни за какие блага ни Петербургской, ни Московской Дирекции, и если ей [опере] не суждено итти в Консерватории, то она не пойдет нигде»^[164].

Но вернемся в март 1879 года, когда, кроме очень приятного события (постановка «Евгения Онегина»), произошло и крайне неприятное – в Петербурге состоялась нежданная встреча с Антониной Ивановной, которая хитростью проникла в квартиру Анатолия Ильича в то время, когда там был Петр Ильич. На мольбы жены он ответил, что их воссоединение невозможно, и написал Надежде Филаретовне, что только за границей и в деревне может быть избавлен от приставаний Антонины Ивановны. Та не сдавалась: сняла квартиру в том же доме, где жил Анатолий, и продолжала преследовать Петра Ильича. Ее вера в неотвратимость их воссоединения носила явно нездоровый характер. «Ничто в мире не может искоренить из нее заблуждения, что в сущности я влюблен в нее и что рано или поздно я должен с ней сойтись», – писал баронессе Петр Ильич. Однако не стоит объяснять его длительные заграничные вояжи, а также частые пребывания в Каменке и Браилове стремлением укрыться от жены. Чайковский старался находиться там, где была благоприятная для творчества обстановка, – в Петербурге или Москве работалось ему плохо.