Чайковский

20 октября (1 ноября) 1887 года в Мариинском театре состоялась премьера «Чародейки» под управлением автора. «Продирижировавши четыре раза своей оперой, я приехал пять дней тому назад сюда [в Москву] в состоянии духа очень меланхолическом. Несмотря на овации, сделанные мне на том представлении, опера моя мало нравится публике и, в сущности, успеха не имела. Со стороны же петербургской прессы я встретил такую злобу, такое недоброжелательство, что до сих пор не могу опомниться и объяснить себе – за что и почему. Ни над какой другой оперой я так не трудился и не старался и между тем никогда еще я не был предметом такого преследования со стороны прессы»^[200], – жаловался Петр Ильич Надежде Филаретовне. «Публика, никогда сразу не может оценить Ваших сочинений, потому что Вы не Верди и не Беллини, но она все-таки оценит и будет восхищаться, – ответила баронесса. – А пресса, ведь это цепная собака, которая злится и сама не понимает – на что и за что; но, кроме того, Вас ведь всегда петербургская журналистика преследует, потому что считает Вас москвичом»^[201]. Следующее письмо Петра Ильича проникнуто еще большей горечью: «Два года работал я над “Чародейкой”, напрягал все свои силы, чтобы опера моя вышла капитальным моим трудом, – и что же? Оказывается, что эта несчастная “Чародейка” потерпела настоящее фиаско… Я, вероятно, писал Вам, как холодно относилась ко мне публика на втором, третьем и четвертом представлении. На пятом (я уже не дирижировал) театр был не полон, а теперь мне пишут, что на седьмом представлении театр был наполовину пуст. В прежнее время случалось, что суждения публики и прессы были ко мне неблагоприятны, но не глубоко оскорбляли меня, ибо смутно я сознавал причину неуспеха. Теперь этого нет; я непоколебимо убежден, что “Чародейка” – лучшая моя опера, а, между тем, ее скоро сдадут в архив! И всего обиднее, что в прессе на меня напустились с такой злобой, как будто я всю свою жизнь был бездарным писакой, незаслуженно поднявшимся выше, чем бы следовало, и не нашлось никого, кто бы за меня заступился. Ни одной горячей, сочувственной статьи во всей петербургской печати не появилось, напротив: всеобщее злорадство и торжествующий тон, точно будто все они сговорились вредить мне самым жестоким образом и видят во мне лютого врага, заслужившего мщение… За что? – Совершенно непонятно. Никогда я никому я не наносил сознательно никакого зла!»^[202].

Вот казалось бы – и сюжет хорош, и музыка бесподобна, и исполнение (если судить по тому, что известно об актерах) было на должной высоте, а опера «не пошла». Увы, ни публика, ни критики пока еще не научились разбираться в красотах новой русской музыки. Надежда Филаретовна неспроста упоминает про Верди и Беллини, которыми было принято бездумно восхищаться, потому что это Верди и Беллини. Если уж говорить начистоту, то опера Верди «Отелло», премьера которой состоялась в том же 1887 году, при всех своих достоинствах, уступает «Чародейке» в совершенстве. Ну а из наследия Беллини «Чародейку» можно сравнивать (при всей их несхожести) только с «Нормой», лучшим произведением гениального итальянца.

«Роман о русской девичьей душе» (так называл «Чародейку» Асафьев) ждал своего читателя… Впору было опускать руки – ну сколько же можно терпеть неудачи?! – но Петр Ильич, при всей своей бытовой мягкости, в творчестве проявлял исключительные бойцовые качества. Неудачи ненадолго выбивали его из колеи – надо же пережить случившееся, а затем побуждали браться за новые проекты. Опять же, «провал» «Чародейки» прошел на фоне успеха концертных произведений и неуклонно растущей популярности композитора Чайковского как в России, так и за рубежом. Короче говоря, все было далеко не так плохо, как могло казаться.

Но, прежде чем идти вперед, нужно сказать еще об одной опере – «Черевички», переделанном «Кузнеце Вакуле», которого Чайковский написал летом 1874 года. Либретто по повести Гоголя «Ночь перед рождеством» написал поэт Яков Полонский, друг Тургенева и Тютчева. В конце 1876 года опера была поставлена в Мариинском театре и успеха не имела. «Вакула» торжественно провалился, – писал Чайковский Сергею Танееву. – Первые два действия прошли среди гробового молчания, за исключением увертюры и первого дуэта, которым аплодировали… После третьего и четвертого действия (третье разделили на 2) меня по многу раз вызывали, но при сильном шиканьи значительной части публики. Второе представление прошло несколько лучше, но все же можно с уверенностью сказать, что опера не понравилась и вряд ли выдержит более 5–6 представлений. Замечательно то, что на генеральной репетиции все, и в том числе Кюи, предсказывали мне громадный успех. Тем тяжелее и огорчительнее было мне падение оперы. Не скрою, что я сильно потрясен и обескуражен. Главное, что ни на исполнение, ни на постановку пожаловаться нельзя. Все было сделано старательно, толково и даже роскошно»^[203].