Чайковский. Старое и новое

На стороне Надежды Филаретовны ее материальная помощь Чайковскому выступает прежде всего как искренняя радость любящей женщины, которая нашла возможность принести своему любимому значительное облегчение его жизненных мук, вернуть его к жизни, к творчеству, создать условия для появления новых его творений. Она знала, что достигает этих целей из признаний самого Петра Ильича, которые читала не однажды. В 1877 году шесть тысяч рублей в год для Надежды Филаретовны были микроскопической долей того, что она тратила на себя. Ее ежегодные расходы только на свои собственные нужды, не считая обеспечения детей, составляли двести тысяч рублей. Она бы с радостью отдала Чайковскому много больше шести тысяч рублей (и иногда позволяла себе это делать различными путями), но боялась перейти тот предел, за которым теряются истинные уважение и благодарность. Чайковский это тоже понимал и, как ни трудно, как ни жалко ему было, однажды вернул изрядную дополнительную к установленной субсидии сумму, присланную ему на издание Первой сюиты. Конечно же, Надежда Филаретовна поняла этот жест как нежелание выходить за разумные пределы, о чем к тому же Чайковский не раз писал ей, Петр Ильич был прав, когда однажды в сердцах высказал, что Надежда Филаретовна готова была отдать ему чуть ли не все, а он довольствовался ничтожной суммой. Но это в сердцах, а в обычном настроении он частенько злился на самого себя за недобрые нотки в отношении к своей покровительнице и сообщал об этом братьям, прибавляя что-нибудь вроде: "Боже мой, что бы я делал без m-me Мекк! Да будет тысячу раз благословенна эта женщина!"

Так сложилось то равновесие в отношениях, которому способствовали любовь и мудрость богатой меценатки и, безусловно, благородство и чувство меры Петра Ильича. История в самом деле дивная, сказочная: в самую трудную минуту, когда, казалось, уже не было никакого выхода, вдруг появляется влюбленная в музыку фея-миллионерша и не только выручает из беды, но и на долгие годы становится материальной и духовной опорой. Властная женщина, деспот в семье, владелица железных дорог, перед которой трепетали могущественные деловые люди России, превратилась чуть ли не в рабыню Чайковского, готовую исполнить любое его желание. Но и в рабском преклонении чувства ее были столь же сильны, как и в проявлениях властности и деспотизма. В ней все было сильным, и она желала владеть Петром Ильичем, как никто другой. Только узнав, что никакая другая женщина никогда не будет обладать Чайковским, она успокоилась. Петр Ильич принадлежит России, всему миру — думала она радостно, немного и ей.

Надежда Филаретовна оказала Чайковскому неоценимую поддержку в тяжелую пору его жизни, в сущности, спасла от беды, которая еще неизвестно как могла обернуться. Но много лет спустя — о чем еще будет речь впереди, — внезапно прекратив переписку, нанесла ему обиду, которая не прошла у Петра Ильича до самой смерти.

Как Чайковский не думал о том, что его письмо с уведомлением о женитьбе и с просьбой денег в связи с этим событием принесет Надежде Филаретовне горькие чувства, так и она не ожидала, что ее друг и исповедник испытает страдания и не сумеет примириться с тем, что ей пришлось сделать, повинуясь своему долгу.

Иногда появляется желание поклониться этой удивительной женщине за то, что она вернула Чайковского к творчеству, первая разгадала его музыкальный гений и предсказала будущее мировое признание, за то, что скрасила его человеческую трагедию. Теперь негде ей поклониться. Могила ее скрыта толстым слоем бетона автомагистрали, проходящей мимо церкви и остатков бывшего Новоалексеевского монастыря.

Жена

Судьба подарила ей великое имя Чайковского, несколько дней блаженной уверенности в достигнутом счастье, но почти тотчас же разбила это счастье и сделала ее страдалицей на всю оставшуюся жизнь.

После бегства Петра Ильича из московского семейного дома в Петербург, а затем и за границу несостоявшаяся семья распалась навсегда. Антонина Ивановна, получив известие о том, что Петр Ильич к ней не вернется, которое ей без каких-либо смягчающих слов изложил Николай Григорьевич Рубинштейн, не изменилась в лице и не проявила видимого расстройства, хотя Рубинштейн в присутствии Анатолия Ильича Чайковского весьма твердо заявил ей, что эта мера является совершенно необходимой и предпринята по заключению врача Балинского. Она спокойно выслушала жестокие объяснения и предложила гостям поданный к тому времени чай. По всей вероятности, она вначале не очень поверила в то, что Петр Ильич покинул ее навсегда, и на слова Рубинштейна нашла возможным ответить только, что для Пети она на все согласна.

Сложившееся положение и отсутствие у Антонины Ивановны достаточных средств требовали каких-то решений.