Чайник в мастерской

– …Помню, много лет назад мы с Яшей пришли к нему в гости, – рассказывает Соня. – Я у него в мастерской впервые увидела Валю, которая потом стала нашим большим другом. Она варила на электроплитке компот из чернослива, и потрясающий аромат наполнял мастерскую.

«Валя, а я люблю чернослив?» – спрашивал Виктор. Мне было ужасно смешно: как это взрослый мужик не знает, что он любит, а что нет? Зато она знала!

* * *

Бухарский – не от мира сего. И мир это чувствует. И Бухарик защищается от злого мира, как может. То ссору затеет в автобусе, то на коллег накричит.

Но это все внешнее. А сам он добрый и беззащитный. Белый и пушистый.

– Ты что, знакома с Бухарским? – недоверчиво переспрашивает меня мой учитель по изостудии. – Так ведь он же ни с кем не общается!

– Да нет, я иногда бываю у него в мастерской.

– Странно: он же никого туда не пускает!

– Он даже подарил мне картину, – вконец удивляю я художника.

…Это было так. Мы праздновали у Сони Женский день 8 Марта.

Яша с маленьким Оськой сами приготовили и накрыли праздничный стол. А Виктор принес небольшие картины маслом – все до одной гениальные, и раздарил нам.

Мне досталась очень светлая картинка в белой рамке – его автопортрет на фоне мастерской.

Полцарства в подарок!

– Давай я тебе надпишу, – и на обратной стороне в свойственной ему манере – немного бессвязной, с выпадением слов – написал карандашом: «Оленьке, хрупкому».

Что у меня есть ценнее этого?

* * *

Бухарик по-настоящему любит своих друзей-художников. Он умеет радоваться другим талантам и чужим удачам, что не часто встретишь.

– Приходите на открытие выставки Саши… (далее следует какое-нибудь известное имя), – приглашает он нас по телефону.

Мы с Соней не пропускаем таких вещей без повода.

В торжественной части он всегда выступает. Он не любит официоза, но коли просят друзья, то он не отказывает. Говорит живо, в точку и с любовью.

Как-то затащил нас на выставку товарища,в свое время обосновавшегося в деревне, большого юмориста.

Например, как вам такая картина: стоит мужик во весь рост, якобы щурится на солнце, и по его обгоревшей роже разлито глуповатое блаженство. А фигура его до пояса прикрыта настоящей деревянной калиткой, запертой на вертушку.

Подходишь ближе, отворачиваешь вертушку, открываешь это калитку – и видишь, что дядька… писает! И художник весьма реалистично изобразил все, что ниже пояса, включая желтую струю с брызгами.

А еще на каждой картине было по свинье.

На одном полотне рядом со свиньей стояла дородная деревенская баба, которая удовлетворенно подымала кверху поросенка. Баба и сама поразительно напоминала свою свинью!

– Не каждый разглядит в его свиньях глубокий смысл, – вещал Бухарский в микрофон. – Да у него каждая свинья – она как Гамлет: она о смысле жизни думает – быть или не быть!

Народ хохочет. И сам художник, свинячий автор, тоже ржет. И мы с Соней. Ай да Бухарик!

– Мне больше всего на выставке понравился Бухарик, – сказала я.

– Мне тоже, – согласилась Соня.

Если Бухарский любит, так любит, но если ненавидит, то мало не покажется.

Так, он терпеть не может Глазунова и Шилова. Поэтому перед тем, как привести к Бухарику гостей, Соня всех предупреждает:

– Шилова с Глазуновым – не упоминать!

Однажды она привела к нему в мастерскую бывшую однокурсницу, ныне тоже врача, как и Соня. Докторша бродила по мастерской, благоговейно рассматривала картины, слушала Виктора, а потом вдруг зачем-то сказанула:

– А Шилов с Глазуновым – тоже хорошие художники.

– …Мы галопом сбегали с лестницы, – вспоминает Соня. – А вслед нам неслись проклятья Бухарика. Мы уже добежали до первого этажа, а он все стоял на площадке и кричал!

* * *

Мы с Соней обожаем вместе приходить к Бухарику в гости в мастерскую, купив пирожков в студенческом кафе. Мы ему не «бабульки», мы просто друзья.

Мастерская – на верхнем, мансардном этаже. Высоченные потолки, огромные окна. Картины, картины – маленькие, большие, очень большие. Висят по стенам, стоят в углу, лежат штабелями на антресолях. На любой поверхности валяются выдавленные тюбики из-под масляных красок, плоскогубцы – чтобы рамки делать, картонки, гвоздики.

В другом углу – шкафы с книгами про художников, а еще исторические – Виктору все интересно. Старый телевизор, древняя мебель, вся в пыли – комод, венские стулья, буфет, старинный фарфор на нем… Это все тут лет сто.

За занавеской кушетка. Бухарик здесь живет. Это его дом.

Здесь, как в сновидении, – другая реальность. Новое завораживающее пространство. В нем уютно, как дома, и увлекательно, как в детской сказке: вот-вот произойдет чудо. Плотная пульсирующая энергия творения разлита в воздухе. За каждой картиной – день жизни, преобразованный в прекрасный миг искусства.

– Вот одна моя замечательная подруга. Мы здесь сидели до ночи, я ее рисовал, она рассказывала про свои несчастья. Почему-то я не стал прорисовывать лица, мазнул кистью – вроде как голова отдельно. Так оставил. А она вскоре повесилась… Это была последняя наша встреча, – рассказывает Виктор.