Чайник в мастерской

Мы с Соней смеемся. Бухарик тоже.

А после чая Виктор рисует нас с Соней.

– Чем вас – акварелью или маслом? – спрашивает он.

– Маслом и дурак нарисует, давай акварелью, – мне нравится провоцировать Бухарика.

Сейчас как раскричится!.. Но сегодня нет.

– Ого-го! – весело удивляется Виктор. – Ничего себе! – и выбирает акварель.

Я бегаю вокруг него с камерой. Крупно – глаза, даже лучше один глаз с прищуром.

Какие молодые у него глаза.

Теперь он стал выбирать большие форматы, почти квадратной формы. Полюбил синий цвет. Все пространство у него густо-синее. И Соня – как изваяние. А волосы почему-то красные.

– Виктор, а зачем ты ей волосы красные нарисовал? – задаю я очередной глупый вопрос. – Мне тоже нарисуй красные, – прошу я, видя, что Бухарик взялся за мой портретик.

– Зелененькие ей нарисуй, – из угла советует Соня.

Соня на картине и справа, и сверху.

– Соня, тебя уже два человека!

– Это у меня раздвоение личности, – говорит Соня.

* * *

…Когда-то все это уже было: съемки у Бухарского.

Мы с Сашей делали первые попытки заниматься кино под руководством отца Войцеха, священника и одновременно телевизионного профессионала из Польши. Он как раз набирал сотрудников в католическую студию, а мы с Сашей предложили ему в качестве первого сюжета мастерскую Виктора. Взяли с собой маленькую дочку.

Пока отец Войцех снимал Виктора в мастерской на большую камеру, тот рисовал его портрет.

Помню, Войцех все пытался настроить камеру на детали, но не успевал за кистью. Тогда он просто попросил:

– Виктор, а можно вот в этом месте красненьким? Для меня?

Мы с Сашей чуть не упали…

Бухарик аж перестал рисовать, внимательно посмотрел на Войцеха, ухмыльнулся, но потом вдруг великодушно взял и сделал то, что тот просил. Жалко, что ли!

Когда он узнал, что Войцех из Польши, он раскрыл огромный чемодан, порылся в акварельках и извлек на свет Божий толстую пачку пестрых картинок крестиками:

– Вот Польша! И вот Польша, – Бухарик когда-то ездил туда по какому-то культурному обмену.

Это напоминало сцену из фильма «Принц Флоризель» про портрет Клетчатого. Войцех обалдело смотрел на абстрактные акварельки, потом спохватился и с наигранным восторгом воскликнул:

– О, Польша! – а мы засмеялись.

…С тех пор прошло больше десяти лет.

Мне до сих пор жаль, что из той затеи ничего не вышло. Съемки были великолепными, особенно там, где Бухарик учил рисовать мою дочку. Я до сих пор помню каждый кадр. Но монтажный компьютер сломался, стерев видео с лица Земли, а на кассетах уже было записано что-то другое.

…Долги надо отдавать. Когда я дарю Бухарику диск с моим маленьким фильмом, у меня возникает приятное ощущение свалившегося с души камня.

– А помнишь, как вы с этим поляком меня снимали, а я вас рисовал? Хочешь, я подарю тебе ту картину? Она должна висеть у вас!

И Бухарик весь вечер роется в завалах на антресолях с риском для жизни, два раза чуть не сваливается, но картину не находит.

– Ну, ничего, я все равно найду ее и подарю тебе, – пообещал он.

А пока подарил две других парных картины: на одной мастерская, отраженная в металлическом чайнике, а на другой – чайник в мастерской.