Чахотка. Другая история немецкого общества

Несмотря на франко-прусскую войну, в 1870‐х годах курорт был перегружен: на тот момент он мог разместить до 200 гостей^[326]. К 1880 году количество гостевых мест увеличилось до 1474. Давос буквально брали приступом, это был настоящий бум. Снимали не только все комнаты в санатории и гостиницах, целыми семьями арендовали частные дома. В 1874 году слоган «Давос — новая Мекка для больных чахоткой» привлек в кантон Грабюнден новую волну пациентов^[327]. «Когда чахотка одолела, / Туберкулы масштаб возрос, / Когда каверны портят дело, / Давай скорей беги в Давос. / Помогут здесь твоей беде — / И более нигде!» — провозглашали в 1891 году «Юмористические правила жизни для гостей Давоса»^[328]. Строились новые санатории, возникла туристическая инфраструктура, самая современная и прогрессивная: в 1870 году установили первую котельную центрального отопления, открылись множество новых магазинов и лавочек, в 1885 году их было уже 60. В 1890 году узкоколейная железная дорога Ландкварт — Давос окончательно связала курорт с внешним миром, были укреплены и освещены дороги, проведена канализация^[329].

Давосский санаторный курорт Шпенглера выгодно отличался от строгих учреждений Бремера и Деттвайлера. Это был «открытый» курорт. Здесь больные и здоровые жили в одних и тех же отелях и пансионах. Пациенты обращались к врачу за консультацией только в случае необходимости и по большей части сами решали, как им проводить время. Открытый курорт поддерживал активную жизнь легкомысленного курортного общества, отчего неизбежно страдала курортная дисциплина.

Врач Карл Турбан в 1889 году с ужасом писал: «Пациентов с температурой и кровохарканьем отправляют гулять в горы. На регулярных пивных вечеринках в санатории больные гортанной чахоткой поют застольные песни. Тяжело больные дамы и господа танцуют на местных праздниках в нетрезвом состоянии, а врачи только смотрят»^[330].

Турбан, убежденный, что распущенное и разнузданное общество вредит выздоровлению пациентов, ввел в своем санатории строгую дисциплину^[331]. В 1889 году он открыл для туберкулезных больных первый «закрытый» санаторий не только в Давосе, но и вообще в высокогорном регионе. Его «Санаторий в парке» во всём мире стал известен как «Санаторий Турбана».

Турбан, как и Шпенглер, приехал из Бадена, но был почти на 30 лет младше Шпенглера. Он сам был болен чахоткой и долго лечился и в южных странах, и в санатории «Фалькенштайн» у Петера Деттвайлера, у которого многому научился и позаимствовал для своего санатория веранды для лежачей терапии на воздухе. Турбан стал широко пропагандировать в Давосе воздушные ванны на открытых террасах, составлявшие основу метода Деттвайлера. У него он научился также строгой дисциплине, пунктуальному наблюдению за больными и обязательным беседам с ними. Турбан сделал из открытого Давоса «дисциплинированный» курорт^[332].

Лежание, воздух и солнечный свет — вот основы его терапии. Турбан привнес в курортную культуру Давоса много нового. Его горный санаторий располагался выше других заведений, в парке, защищенном от ветра и открытом солнцу. Все комнаты пациентов и лежачие веранды, где больные проводили почти все время при любой погоде с утра до ночи, были на южной стороне. Балконы Турбан считал излишними, достаточно было и лежачих веранд, где, кстати, было намного проще контролировать пациентов. От обширных представительских помещений отказались вовсе, оставили лишь столовую, небольшую гостиную и читальную комнату. Оставаться в своих номерах разрешалось только пациентам с высокой температурой. Образ жизни чахоточных больных из вертикального превратился в горизонтальный.

Аристократы, крупные промышленники и университетская элита с готовностью подчинялись жесткому господству «просвещенного туберкулезного тирана» Турбана^[333]. Санаторием управляли по принципу Деттвайлера: где не действуют наставления, там необходимо принуждение, порицание, вплоть до исключения из санатория^[334]. Лежачее лечение длилось от 5 до 7 часов в день, пациенты заходили в корпус только для шестиразового питания. Турбан и сам любил полежать во время «тихого часа» на веранде среди пациентов, и в его присутствии никто не осмеливался читать газету или болтать с другими больными.

Еще молодым врачом Турбан отправился в Берлин, когда услышал об открытии бациллы туберкулеза Робертом Кохом, чтобы больше узнать о новой научной дисциплине. Грандиозные перемены, происходившие в то время медицинской науке, отразились и на подходе Турбана к санаторному лечению. Внутреннее устройство его санатория свидетельствовало о новых представлениях о гигиене и еще молодом учении об инфекциях^[335]. Стены и полы были моющимися, никаких ковров, пациенты должны были пользоваться личными плевательницами или стационарными фарфоровыми мисками.