Ракшас, не было более преданного и верного слуги своего господина. Дханананд знал это и, безраздельно
доверяя Ракшасу, всегда слушался его советов. С тех пор как Дханананд поселился у Мурадеви, вся верховная
власть окончательно перешла в руки Ракшаса. Сумалья был слишком юн, Дханананд ушел от дел, и Ракшасу
волей-неволей пришлось целиком взять на себя государственные заботы. И Чанакья, к своему удовольствию,
видел, что многим это пришлось не по вкусу. Всем хорошо было известно, что первый министр беззаветно
предан радже и в заботах о благе государства забывает себя. Однако другим вельможам было не по нраву, что он
забрал себе такую власть, что сам стал единым правителем и вершил дела как раджа Появились завистники,
которые только и ждали его неверного шага, какого-нибудь просчета. Ослушаться его приказов не смели; даже
Бхагураян, главный военачальник государства Магадхи, принужден был подчиниться ему, но злоба и
недовольство накапливались. Вообще в любом государстве, если раджа уходит от дел, каков бы ни был первый
министр, все идет не так, как следует: начинают процветать зависть и соперничество. Придворным кажется, что
их достоинства не оценены по заслугам, что занимайся делами сам раджа, их бы уже отличили, а так все
старания пропадают впустую. Так случилось и при дворе Дханананда. И первым из недовольных был
Бхагураян.
Чанакья догадывался обо всем и вскоре начал действовать. Сначала он явился к Бхагураяну как
наставник сына Прадьюмнадева. Военачальник с почтением принял Чанакью и выразил неподдельное
удовольствие от беседы с ученым брахманом. Он даже медлил расстаться с гостем и проводил его до самого
берега Ганги, к пустыни, где обитал Чанакья с учениками. Увидев бедность, в которой жил брахман, Бхагураян
хотел было сделать ему подношение, но Чанакья наотрез отказался, объяснив, что не имеет никаких желаний и
поэтому не принимает пожертвований. С первой же встречи Чанакья сумел завоевать расположение и глубокое
почтение Бхагураяна. С людьми часто случается, что, открыв в другом поразительное бескорыстие, они
навсегда проникаются благоговением к этому человеку и впоследствии не могут отрешиться от своего первого
впечатления. Чанакья показался Бхагураяну своей мудростью и добродетелями равным великим святым
древности, таким, как Васиштха или Вамадева1.
Теперь не было и дня, чтобы Бхагураян не приходил повидаться с брахманом. Каждый вечер, почти в
одно и то же время, появлялся военачальник в его обители. Чанакья торжествовал победу. В его руках был
человек, владевший главной силой государства Магадхи — ее войском. В известном смысле главный
военачальник был могущественнее, чем сам первый министр, хотя и считался в подчинении у последнего.
И брахман знал ту тайную струну, играя на которой можно было сохранять власть над душой Бхагураяна.
До сих пор отзывалась болью в сердце военачальника старая обида, связанная с позором и несчастьем.
Мурадеви. Ведь, сомневаясь в ее рождении и супружеской верности, бросали тень и на него, того, кто добыл и
привез своему радже юную красавицу. И когда он встал на защиту женщины, его слов не послушались. Он
сочувствовал Мурадеви и разделял ее горе, но его обвиняли в корыстном желании возвыситься с ее помощью.
Теперь, когда Дханананд вернул ей свое расположение. Бхагураян радовался, что для Мурадеви снова
наступили хорошие дни; но старая обида не изгладилась из его души.
Как-то раз вечером Бхагураян и Чанакья сидели на берегу, у слияния Ганги и Сона. Бежали воды, легкий
ветер обдувал свежестью, медленно текла беседа. Бхагураян вспоминал прошлые горести, рассказывал Чанакье,
как привез для раджи Мурадеви, как она родила сына, как другие жены, завидуя ей и боясь ее влияния на раджу,
1 В а с и ш т х а — один из семи главных риши, по преданию — составитель седьмой книги “Ригведы”; В а м а д е в а —
имя риши.
в союзе с несколькими министрами оговорили несчастную и никто не пришел к ней на помощь. Под конец он
промолвил с горечью:
— Я видел этого мальчика. Теперь он был бы старше Сумальи. У него на руке начертаны были знаки
могущественной власти. А раджа поверил наговорам и приказал убить собственного сына. Что тут можно было
сделать? До сих пор не могу я без боли вспоминать об этом.
Чанакья молча выслушал его рассказ. Про себя он решил, что теперь самое время заговорить о своем
деле. Поэтому, когда Бхагураян, тяжело вздохнув, умолк, он сказал:
— Я очень рад видеть в тебе такую приверженность истине и справедливости. Да вознаградится она в
твоей жизни! Не всем людям дано такое качество. Вот, например, первый министр Ракшас — все знают, как он
предан своему повелителю, но так ли уж сильно в нем стремление к истине? Вот ты с таким доверием рассказал
мне о прошлых днях. У меня тоже есть, что поведать тебе. Однако мне хочется тебя спросить: а если бы вдруг