Чапаев

— Ну, те, должно быть, уже привыкли. Новичкам партийцам, особенно городским, приходится трудновато. Чапаевцы любят испытывать незнакомого человека. Тут целая система. Сначала идет испытание на выносливость. Им, как правило, дают вконец заношенное обмундирование. Ватник дадут — впору на огород: сойдешь в нем за чучело. Шинелью наградят, так лошади шарахаться будут: рваная, в пятнах. А закапризничает человек, ответ один: “Нет. Мы сами не в лучших ходим. Вот у белых отберем, дадим генеральскую”. И на политику мастера ехидные вопросы задавать. Повторяют то, чему у казаков наслушались. Зададут этакий вопрос с подковыркой и наблюдают: не растеряется ли человек, крепок ли он в политике, а может, так себе? Малосообразительный сразу в панику, пишет — кругом, мол, контрреволюция.

Пришлось подтвердить, что такие письма бывали. Что греха таить, чапаевцы недолюбливают политики вообще. Но послушай тот же паникер, как иной чапаевец разносит контрреволюционера за те же ехидные вопросы, которые сам задает политработнику, и ему станет неловко за свои подозрения. Хороших политработников чапаевцы признают. Может быть, и не всегда его будут слушать, но гордиться им будут. Мы и Фурманова с таким расчетом сюда дали. Им можно гордиться. Но в чем эти ребята непревзойденные мастера — в выдумках по части испытания на выдержку, на храбрость и отвагу. Новичку, особенно если он из заносчивых, скажут, что ему поручается какая-нибудь опасная разведка, посылка в тыл противника или еще что-нибудь в этом роде. И наблюдают, как тот себя ведет. Разыгрывают артистически. На самом деле никому из них и в голову не придет подводить новичка. Но горе тому, кто струсит. А уж если выдержит человек испытание, то получает полное признание. Становится своим. Чапаевцы ревнивы до чертиков. Из-за боевой ревности друзья между собою расходятся: почему это не мне, а ему от Чапаева больше доверия? Чем я хуже? Вот сами увидите, как будут спорить, кому первым идти в Уфу…

Интересно и по-новому рисует Михаил Васильевич 25-ю дивизию… Рассказывает случай, как после одной из стычек с белыми у Чапаева осталось человек сорок — остальные были перебиты или рассыпались. Потом, когда узнали, что Чапаев жив, стали к нему возвращаться. Чапаев на них три дня не смотрел, словно не замечал. Человек за это время места себе не находит. Потом Василий Иванович обложит неудачника, тот рад-радехонек: наконец-то его заметили, и не кто-нибудь, а сам командир. И уж когда получит разрешение пойти к отделенному, то радости нет конца.

— Что же тянет бойца к Чапаеву? — спрашивал Фрунзе. — В чем его сила? — И отвечал: — Мне кажется, в первую очередь в том, что и самого Чапаева тянет к бойцам. Любит он их…

Остановились в штабе… он помещался в школе. Несколько ящиков — полевые телефоны. В ожидании Чапаева Фрунзе знакомится с боевыми сводками… Распахивается дверь. В комнату входит, нет, не входит — влетает Чапаев. Он не скрывает радости при виде Фрунзе. Это, кажется, единственный человек из начальства, к которому он относится по-иному. Фрунзе пользуется безоговорочным доверием Чапаева. Больше того. Чапаев любит Фрунзе со всей искренностью своего бесхитростного сердца. Любит потому, что уважает. Но привычка заправского фронтовика заставляет Чапаева стать навытяжку, во фронт, и отрапортовать:

— Товарищ командующий! Приказ о подготовке к боевым операциям по занятию Уфы выполнен…

Вытянулся, как бы замер, и Фрунзе, принимая рапорт:

— Очень хорошо, Василий Иванович! Мы по дороге кой-что уже видели… Уверен, что настроение частей боевое.

Обращение по имени-отчеству — переход к неслужебным отношениям. Обмениваемся рукопожатиями и садимся».

Несмотря на доброжелательность Фрунзе и доверие к командарму, Чапаев беспокоился о своей репутации «наверху» и потому обращается за поддержкой к комиссару Дмитрию Фурманову: «Заладили: “Чапаев — партизан! Чапаев никого не признает!” Просто тошнит… Чапаев все по-своему, ни с кем не считается! Да что я, о двух головах, что ли? Не понимаю военной дисциплины?.. Да спросите у Фурманова, Михаил Васильевич, какова дисциплина в двадцать пятой.

Между Фрунзе и Фурмановым промелькнула едва уловимая улыбка. Они знают друг друга. Их также радует встреча, но нужно быть осторожным. Чего доброго, мнительный Василий Иванович отнесет эту улыбку за счет своей восторженности.

— А я все-таки колебался, стоит ли приезжать, — заметил Фрунзе. — Может быть, присутствие начальства вас свяжет…

— Да что вы, Михаил Васильевич!.. — протестует Чапаев. — Не такой вы человек…