Чапаев. Мятеж

Прежде всего – перед лицом мятежного собрания надо выйти как сильному: и думать, мол, не думайте, что к вам сюда пришли несчастные и одинокие, покинутые, кругом побитые, беспомощные представители жалкого военсовета, – пришли с повинной головой, оробевшие… Может быть, и не прочь они толкнуться к вам за милостью, за прощением? О нет. К вам пришли делегаты от высшей власти областной, от военсовета, у которого за спиной – сила, который вовсе не дрогнул и пришел сюда к вам не как слуга или проситель, а как учитель, как власть имеющий. Он вам открыто заявит свою волю, непоколебленную волю военсовета.

Словом – выступать надо твердо, уверенно, как сильному, и без малейших уступок, колебаний. Это первое: твердо и не сдаваясь в основном.

А второе – не выпускать ни на одно мгновенье из-под пытливого взора всю толпу, разом ее наблюдая со всех сторон и во всех проявлениях: говорить – говори, но и слушай чутко разные выкрики, возгласы, одобрения или недовольства, моментально учти, отражают ли они мнение большинства или только беспомощные попытки одиночек. Если большинство – туже натягивай вожжи; если одиночки – парализуй их вначале, спрысни ядовитой желчью, выклюй им глаза, вырви язык, обезвредь, ослепи, обезглавь, разберись в этом вмиг и, поняв новое состояние толпы, живо равняйся по этому ее состоянию – то ли грозовеющему, то ли опавшему, смягченному, теряющему – чем дальше, тем больше – первоначальную свою остроту. А как только учтешь, поймешь – будь в действии гибок, как пантера, чуток, как мышь.

Если нарастает, вот она, близится гроза, чуешь ты ее жаркое близкое дыханье, – зажми крепко сердце, жалом мысли прокладывай путь – не по широкой дороге битвы, а окольными чуть приметными тропками мелких схваток, ловких поворотов, неожиданных скачков, глубоких, острых повреждений, иди – как над ревущими волнами ходят по зыбкому, дрожащему мостику, остерегайся, озирайся, стремись видеть враз кругом: пусть видит голова, пусть видит сердце, весь организм пусть видит и понимает, потому что кратки эти переходные мгновенья и в краткости – смертельно опасны. Кто их не понимает, кто в них не владыка – тот гибнет неизбежно. Когда же минуешь страшную полосу, когда чуть задумаются бешеные волны нараставшего гнева толпы, задумаются, приостановятся и глухо гудящей, тяжкой зыбью попятятся назад, – смело уходи с потаенных защитных троп, выходи на широкую, на большую дорогу. Но – ни гу-гу. Чтоб никто не приметил, – ни в голосе твоем, ни в слове, ни по лицу твоему взволнованному, – как по тайным тропкам минуту назад скрывался ты от грозно ревевшей, близкой катастрофы. Кроме тебя одного, этого никто не должен видеть и знать. Разомкнулись тучи, миновала черная беда, нет больше опасности мгновенного взрыва, толпа постепенно остывает, нехотя и медленно отступает сама под напором твоих убеждающих, крепнущих слов. Не прозевай этого кризисного, чуткого момента, не упусти. Все туже, все туже навинчивай на крепкую ладонь эту тонкую невидимку-узду, на которую взял уверенно обезволенную, намагниченную толпу. Возьми ее, плененную тобой, возьми и веди, куда надо. Веди и будь лицом к толпе, и смотри, смотри по-прежнему пристально и неотрывно ей прямо в мутные глаза. Ни на миг не отрывайся от охмелелых, свинцовых глаз толпы, читай по ним, понимай по ним, как ворочается нутро у ней, у толпы, что там уже совершилось, ушло невозвратно, что теперь совершается в глубине и что совершиться должно через минуты. Просмотришь – будет беда. Твой верный твердый шаг должен командой отдаваться в сердце намагниченной толпы, твое нужное острое слово должно просверлить толстую кору мозгов и сделать там свою работу. Так надо разом: будь в этих грозных испытаньях и непоколебимо крепок, подобно граниту, и гибок, и мягок, и тих, как котенок.

Это запомни – во-вторых.