Чапаев. Железный поток. Как закалялась сталь

Безграничная преданность революции, верность принципам социалистического коллектива (в армии, на стройке в Боярке, на погранзаставе в Берездове, на заводе), умение не падать духом в труднейшие моменты — эти главные истины Корчагина, человека и коммуниста, роднят его с Федором Клычковым. В Федоре мы видим страстное горение, вдохновение и мужество подвижника идеи, идущего на самые трудные участки. И потому именно, что сознание цели, приятие суровой дисциплины было глубочайшим человеческим переживанием, он и смог сердцем соприкоснуться с Чапаевым, человеком, руководствующимся чисто интуитивными порывами к правде и справедливости.

Точно так же и Павел Корчагин, тоже принадлежащий к числу «общего дела водителей», увлекает людей человеческой красотой своей личности, высшей одухотворенностью, деятельным гуманизмом. Ему чуждо проявлявшееся у отдельных бойцов упрощенное, плоское понимание революции, как рычага к механическому изменению иерархии, благоденствия: раньше грабили богачи, теперь будем грабить, «владеть Россией» мы, вчерашние бедняки. Не это, не принцип «хоть на час да князь», могло быть воплощением народной мечты о счастье. Владеть Россией — новой планетой, о которой в веках мечтал трудовой люд, — это значит прочно, незыблемо ставить новое государство, создавать нового человека, отдавать делу «владения» лучшие силы души. Только мещане и враги революции могли уподобить захват богатств и власти народом, его энтузиазм созидателя разгулу стяжательских, собственнических инстинктов. Только так они и могли вообще понять пафос, который людей «в работу вклинил», заставил держать взятое в бою так, что «кровь выступала из-под ногтей».

Павел Корчагин — живое выражение благородного пафоса новых хозяев страны, ее «утренней смены». Новая жизнь ему нужна не для того, чтобы брать, торопливо потреблять недоступное раньше, скапливать из боязни перед будущим, а для того, чтобы раскрыть свои душевные богатства, таланты, раздвинуть границы доступного его разуму и воле.

Именно поэтому Павел Корчагин и побеждает в самом трудном бою своей жизни: в поединке с собственным недугом, параличом и слепотой. Павел глубоко уловил народное, революционное отношение к горю и бедам: страдание не есть извечная, неустранимая основа бытия, оно преодолимо в борьбе и подвижническом горении. А потому и в личной жизни нельзя ни на миг стать малодушным, принять горе и муки как фатум, вечность. Примирение с всесильным якобы недугом, успокоение — этот итог противен всему существу героя, как нечто принижающее, новый, утвержденный им же закон времени, новые нормы этики. «Шлепнуть себя каждый дурак сумеет всегда и во всякое время. Это самый трусливый и легкий выход из положения. Трудно жить — шлепайся. А ты попробовал эту жизнь победить? Ты все сделал, чтобы вырваться из железного кольца? А ты забыл, как под Новоград-Волынском семнадцать раз в день в атаку ходили и взяли-таки наперекор всему? Спрячь револьвер и никому никогда об этом не рассказывай! Умей жить и тогда, когда жизнь становится невыносимой. Сделай ее полезной».

Этот жизненный принцип, сформулированный впервые в книгах советских писателей (в частности, в «Мятеже» Дм. Фурманова, в «Молодой гвардии» А. Фадеева и повести Б. Полевого «Повесть о настоящем человеке»), стал краеугольным камнем поведения многих поколений советских людей. Он характеризует их неуступчивость злу, порокам, воле обстоятельств, толкающих порой героя к покорству судьбе, он характеризует воинствующий дух их гуманизма. Творить свою судьбу на основе великой этики революционера, творить ее из опыта народа и страны, жить на уровне героического времени — этому учит роман Н. Островского.

* * *