Чара силы

…Весна только вступила в свои права — совсем недавно сошла большая вода, земля подсохла, первая трава и цветы начали покрывать склоны оврагов и всхолмий. Всюду расцветала новая жизнь — на деревьях и кустах, на лугах и болотах, в озерах и реках. Днем и ночью не смолкая пели птицы — начиналась пора их любви. С каждым днем голосов становилось все больше и больше — прилетали новые стаи и, чуть передохнув, сразу принимались за пение. Казалось, на всей земле царил один большой и счастливый праздник.

Двое всадников скакали по равнине, ведя запасных лошадей. Как и все живое, они тоже наслаждались пением птиц; как и все живое, они тоже любили в те дни. Кони их то мчались навстречу ветру, рассекая воздух грудью, то шли, опустив головы, в то время как их всадники вели тихую беседу.

Двое влюбленных никуда не спешили, а если и пускались вскачь, то только потому, что были переполнены чувствами. Сторонний наблюдатель подумал бы, что это новоиспеченные супруги, празднующие первые дни вдвоем, или же только что встретились и спешили насладиться долгожданным счастьем.

Немолодой — седина лишь чуть потревожила темные кудри, — но сильный и крепкий витязь скинул доспехи, подставляя солнцу и ветру широкую грудь и расшитую по вороту рубаху. Сейчас он видел только глаза своей подруги и нежно касался ее прохладной руки.

Женщина была много моложе его и казалась тонкой рябинкой подле кряжистого дуба. Княжеский наряд, в котором она лихо сидела в боевом седле своего коня, заставлял подумать о том, что девушка выехала не на прогулку. На ее челе, руках и груди сверкали украшения — дорогой венец с жемчугами, блестящие зернью колты, гривна с оберегами, браслеты и кольца.

Да, все так и было — условный знак вечером на трапезе и долгий, недоумевающий взор: «Сегодня?» А потом глухая ночь, легкая тень, по одному выводящая коней за тын и после пробравшаяся к светелке княжеской дочери, стук в запертый ставень, тихий шепот и полуночный побег — через окно, объятья любимого, но запретного навсегда витязя. И — скачка куда глаза глядят, без мысли о том, что позади может быть погоня, что отец не простит дочери, а ревнивая жена мужу, что впереди неизвестность и, может быть, вечное изгнание в чужую сторону. Но что такое изгнание или даже проклятье родителя, когда рядом — вот он, возлюбленный, ее Дунай, с которым уже соединила ее прошедшая ночь: второй день влюбленные были в пути.

Кони — жеребец и кобыла — летели плечо к плечу, и жеребец на бегу так же тянулся к кобыле, как его всадник — к молодой женщине. А те обе стыдливо и счастливо отводили взоры и прятали за ресницами блеск взволнованных глаз.

Было от чего терять голову Дунаю, когда‑то неугомонному бродяге, а ныне слуге князя Ливота — свалилось неожиданное счастье. Не по любви И по закону свободной степи взял он первую жену, одолев ее в единоборстве. Обычай требовал жениться, и отвергнутый когда‑то родом одиночка не посмел спорить. Без любви взяв, без любви и жил, не награжденный детьми за великий грех — так решать сие дело. Он уж думал, что такова его судьба — да свела жизнь с новым князем, и взглянула тепло его меньшая дочь и не отвела взора от глаз много повидавшего витязя. Целый год таились они ото всех, пока не пришла весть, что сговорили Любаву за соседнего князя. Уж и день назначили, да только обманул судьбу Дунай — чуть не с пира увез невесту.

Впереди гостеприимно раскрыла объятья небольшая рощица на холме. Далеко было видать из‑под тонкоствольных берез, легко дышалось их нежным полунагим телам. Давая прохладу, к болотцу в овраге спешил еще не пересохший ручеек.

Дунай первым осадил коня под березами и, спрыгнув наземь, протянул руки к девушке:

— Иди ко мне, моя ясынька!

Княжна выпустила повод из рук и, легкая, как перышко, соскользнула на руки витязя.

— Жизнь моя, — прошептал он, ласково касаясь губами ее волос. — Солнышко мое… Не устала ли?

— С тобой — нет. — Любава прижалась к его груди, вдыхая солоноватый крепкий дух его тела. — С тобой — хоть на край света. Без тебя не выживу — ты мне сердце иссушил…

Она обхватила его руками, прильнула так, словно ее уже отрывали силою. Женское сердце — вещун, сердце влюбленной — вещун вдвойне, и Дунай почувствовал ее тревогу.

— Что с тобой, ласточка? — молвил он, заглядывая в светлые глаза. — Приключилось что дорогой? Недобрый знак увидела иль слово чье припомнила?

Любава закусила губу, с жалостью и нежностью глядя на витязя. Разве словами это выскажешь? Не поймет, коль сам не почувствует!

— Поспешать нам надо, любый мой, — молвила только: — Не ровен час, выследят нас, и тогда беды не миновать!

— Да кто нас увидит? — Дунай обвел рукой чистый горизонт. — А коль явится кто, так мы его первыми узрим! Не тревожься понапрасну — я защита тебе… А ты, — шепотом добавил он, привлекая к себе, — ты сына мне роди!

Любава сама обвила руками шею витязя и потянулась к его губам.

— Рожу, — выдохнула она.