Чарли Чаплин

Я прождал Сеннета больше часа и ушел. После обеда я также не мог найти патрона. В конторе, где я прежде всего справился о нем, мне сказали, что он находится в студии. Я отправился в студию, но он уже ушел оттуда в контору. Я пошел обратно в контору, — он уехал куда-то со всей труппой. «Ну, что ж, — подумал я, — приду снова завтра». Но в тот же вечер я был на представлении в небольшом мюзик-холле вместе с одним из сотрудников Сеннета. Неожиданно он сказал мне:

— Патрон сидит сзади вас, представьтесь ему.

Я обернулся. Действительно, Мак Сеннет был позади меня. В перерыве между двумя номерами я подошел к нему…

На следующий день я явился в студию чересчур рано и довольно долго прождал патрона.

— Что вы умеете делать? — спросил он меня, когда пришел.

— Все, что хотите.

— Хорошо! Я сейчас поручу вас режиссеру.

Но возникло новое затруднение. В течение двух недель я не мог найти режиссера, так как никто не хотел взять на себя руководство мною. Все в один голос утверждали, что я разрушаю утвердившиеся в кино законы и что если я не подчинюсь их желаниям и взглядам, то они вынуждены будут заставить меня расторгнуть договор».

Казалось, сбывались все самые худшие опасения Чаплина. Он попал в Голливуд как элемент чужеродный. Его попытки воспользоваться полученным у Карно опытом, который мог бы как-то обогатить господствовавший в то время в кино примитив, были сразу же встречены в штыки. Возникшие трения и неполадки порождали тревогу за завтрашний день, ухудшали и без того тяжелое моральное состояние.

Лишь глубокий интерес и любовь к кино, выраставшие постепенно в настоящую и всепоглощающую страсть, заставили Чаплина перебороть себя и остаться в Голливуде. Кроме того, он, конечно, понимал, что, несмотря на все свои недостатки, студия Сеннета была в то время едва ли не единственной стоящей кинематографической школой для начинающего комического киноартиста.

Его новая работа

Но в Голливуде все было враждебно Чаплину, даже сама обстановка. В первом же своем фильме, выпущенном сразу асе после ухода из «Кистоуна» и называвшемся «Его новая работа», он в пародийной форме расскажет о своих впечатлениях и наблюдениях. Превратив себя в этом фильме в обыкновенного безработного, он приходит наниматься в киностудию. Оказывается, что там заполучить даже самое скромное место простому смертному не так-то легко. Он вынужден терпеливо ждать в конторе приема к директору, затем на его пути появляется другой безработный, который норовит обойти, оттеснить героя. Однако тот сам преисполнен агрессивных намерений и вступает с ним в отчаянную борьбу. Несмотря на эксцентрические трюки, смысл этой борьбы, которой посвящены все начальные кадры фильма, до предела ясен.

В книге Драйзера «Трагическая Америка» есть слова, которые можно отнести и к Чаплину, к его мировосприятию тех лет: «Я уже начал постигать, что мир — это бурная, кипучая, жестокая, веселая, многообещающая и губительная стихия и что сильным и хитрым, коварным и ловким суждено быть победителями, а слабым и простодушным, невежественным и тупым предуготовлена незавидная доля…».

Герой Чаплина действует в соответствии с духом и требованиями времени. Проявив больше ловкости, хитрости и жестокости, он одерживает победу и проходит буквально по телу поверженного соперника в кабинет к директору. По внешнему виду никак нельзя предположить, что этот человек имеет какое-либо отношение к искусству, — скорее, он напоминает аптекаря или старого коммивояжера. В довершение ко всему он безнадежно глух.

С трудом получив от него назначение на работу в качестве помощника реквизитора, герой отправляется в студию. Там идет съемка какой-то картины из великосветской жизни. Неожиданно выясняется отсутствие одного актера, и нашего героя берут на замену. Под руку со знатной дамой он уже семенит по парадной бутафорской лестнице— в роскошном гусарском доломане с чужого плеча, с игрушечной саблей на боку и в мохнатой шапке на голове. Необыкновенная легкость, с какой помощник реквизитора превращается в первого любовника, гримасничанье, чрезмерно утрированные жесты и движения исполнителей (поразившие Чаплина еще при первом знакомстве с Фордом Стерлингом) — все это насмешка над примитивностью игры в киностудиях, над полным незнакомством актеров с настоящим пантомимическим искусством. Эта насмешка, равно как и обыгрывание аляповатого убожества декораций и безвкусицы костюмов, превращающих артистов в ряженые карикатуры, сделала картину яркой пародией на отнюдь не яркую голливудскую действительность.