Чарли Чаплин

Накануне премьеры картины, в феврале 1936 года, Чаплин дал интервью американским корреспондентам, в котором частично раскрыл свой замысел, тесно связанный с одной из типичных и неотъемлемых сторон капитализма — кризисом перепроизводства: «Когда я пять лет назад вернулся в Соединенные Штаты из кругосветного путешествия, то столкнулся с крайним смятением, которое охватило народ. Я и сам почувствовал замешательство. Очень многое, во что мы когда-то верили, оказалось пустым и нереальным, и никто не имел никакого представления о том, что же надо предпринять… Мы уже не в состоянии справиться с тем, что произвели; мы не можем справиться с духами, которых сами вызвали к жизни. Наша возможность производить в необъятных количествах все необходимое породила нищету… Надо было дать сатиру на новые времена… символизировать эти новые времена…» И в новом фильме Чаплина реалистическая картина действительности поднялась до философски продуманного символа. Если в «Огнях большого города» были символичны немногие, главным образом первые кадры, показывавшие монумент «Мир и Процветание» с фигурой безработного на нем и служившие общим фоном для развертывающегося трагикомического сюжета, то в «Новых временах» символичен почти каждый эпизод. Но использование символических художественных образов не переросло в символизм мышления, не привело к поглощению частного отвлеченным целым, к схематическому изображению. Обобщенное значение той или иной сцены воспринималось у Чаплина только через конкретно-образное, жизненное начало, преломлялось через индивидуальную, неповторимую судьбу. Придание художественному образу символического звучания отнюдь не противоречит принципам реалистического искусства. Наоборот, этот прием позволил Чаплину с максимальной краткостью и выразительностью раскрыть социальную сущность явлений действительности, широты охвата и глубины отображения которой еще не знало американское кино. Художник сумел уложить в рамки обычного полнометражного фильма калейдоскоп живых картин и событий, повествующих о злоключениях Чарли и одновременно освещавших, подобно лучу прожектора, сплетение пороков господствующей социально-экономической системы.

Чаплин рассказывал в «Новых временах» уже не о судьбе Чарли-отщепенца, деклассированного элемента, а о судьбе Чарли-рабочего, «полноправного» члена общества, одного из многих винтиков его. Рамки узкого мирка чаплиновского героя, показанного в «Огнях большого города», раздвинулись, и зритель увидел его в самой гуще жизни — среди рабочих завода, в толпе безработных, в колонне демонстрантов. Его одиночеству пришел конец, и даже в своих скитаниях он обрел преданную подругу.

Уже самый подзаголовок картины— «Повесть о производстве, индивидуальной предприимчивости и человечестве, мечущемся в поисках счастья»— придал ей характер обобщающего и обличительного комментария действительности. С продуманной последовательностью раскрывал Чаплин эти три главные темы, изложенные в подзаголовке.

Первая тема — тема капиталистического производства — решалась с помощью образа крупного современного промышленного предприятия. Образ этот искусно соткан из множества деталей; важнейшей из них являлся конвейер, олицетворявший потогонную систему эксплуатации.

…У непрерывно движущейся ленты конвейера стоит в рабочем комбинезоне Чарли. Его движения механичны и примитивны: он подвинчивает ключом гайки на проходящих по ленте деталях. Они быстро движутся мимо, а следующий рабочий ударяет по ним молотком. Человеческие руки едва успевают делать привычные движения. Конвейер не оставляет рабочим даже доли секунды, чтобы отогнать от лица надоевшую муху или просто почесаться.

Человек утрачивает свою первозданность, цельность и делится на части — руки, туловище, голова. Все долгие часы работы они как бы существуют порознь. Да и после отхода от конвейера не всегда удается собрать их сразу и каждая из частей продолжает жить сама по себе.

Все механизировано на этом огромном предприятии. Вот на большом телеэкране появляется изображение директора (артист Аллан Гарсиа). Его властный голос ускоряет движение конвейера. Чарли выбивается из темпа и с трудом догоняет других. Бригадир подменяет его, чтобы дать возможность сходить в уборную. Отойдя от машины, Чарли судорожно дергается, как в тике, и лишь спустя несколько минут овладевает своим телом. Перед входом в уборную он отмечает время на табельных часах. Но только успевает закурить, как установленный даже здесь телеэкран неожиданно оживает и тот же властный голос гонит его снова на работу. Чарли стремительно вылетает из уборной и, отметив снова табельный листок, возвращается к конвейеру.

Каждый кадр кричит, вопит здесь о растоптанном человеческом достоинстве. Но апофеозом всего является сцена испытания новой машины для механического кормления рабочих — в погоне за прибылями хозяева готовы лишить их даже краткого обеденного перерыва.