Чарли Чаплин

К директору предприятия приходит изобретатель с образцом кормящей машины. Не произнеся ни слова, он заводит на патефоне пластинку. Слышится бесстрастный голос, который деловито перечисляет достоинства чудесного аппарата. Автоматический продавец призывает не забывать о необходимости добиваться преимуществ перед конкурентами и сулит постоянное повышение производительности труда.

Директор завода вместе с изобретателем идут в цех, чтобы проверить действие машины на каком-нибудь рабочем. Выбор падает на Чарли. Маленького человечка в комбинезоне привязывают ремнями к аппарату, и механизм кормит его супом, мясом, вареной кукурузой, заботливо вытирает ему рот специальной подушечкой, напоминающей пресс-папье. Однако Чарли не успевает насытиться, как весь сложный механизм неожиданно разлаживается и развивает бешеную скорость. Тогда горячий суп выплескивается с тарелки прямо в лицо Чарли, куски мяса вместе с гайками безжалостно запихиваются ему в рот, початок кукурузы больно бьет по носу, а подушечка для утирания хлещет несчастного по губам и щекам. «Кормящая машина» превращается в свою противоположность— в страшную машину истязания и голода, символизируя собой новые времена кризиса, взбунтовавшиеся силы капиталистического производства.

После неудачного эксперимента директор приказывает повысить темп работы. Чарли не поспевает завинчивать мчащиеся перед ним гайки, и движущаяся лента затягивает его в утробу конвейера…

В созданном Чаплином образе современного (по меркам тех лет) предприятия каждая деталь оказалась поднятой до обобщающего звучания. Конвейер превращает рабочего в простой придаток машины. Высшие достижения техники и рационализации используются не на благо человека, а во вред ему, и однообразный, механический труд в конце концов сводит Чарли с ума. Вытащенный из утробы машины, он уже не может спокойно пройти мимо чего-либо, что в какой-то мере напоминает ему гайку. Она ему мерещится всюду, и он готов своим ключом «завинчивать» даже человеческие носы или пуговицы на женском платье. Выскакивая из заводских ворот в погоне за очередной жертвой и снова вбегая в них, помешанный Чарли не забывает, однако, отметить время на табельном листке. Приплясывая, как фавн, и кокетливо играя масленкой, он останавливает конвейер, обливает машинным маслом лица мастеров, бригадиров, то включает, то выключает рубильники на распределительном щите и в конце концов устраивает взрыв. Его поступки вызывают смех, но причина их толкает на глубокое раздумье, ибо это подлинный (хотя и показанный комедийными средствами) бунт против машин, вернее, против капиталистического использования их, лишающего человека человеческого облика. В самом деле, что оставляет ему конвейер? Всего лишь сумму приобретенных автоматических движений да привычки раба, отмечающего табель даже после потери рассудка.

Так подана в фильме тема капиталистического производства.

Вторая тема — тема «индивидуальной предприимчивости» — разрешена Чаплином столь же сатирически и с не меньшей впечатляющей силой.

Помешанного Чарли отправляют с завода в больницу. Он выходит из нее выздоровевшим, но безработным — многие предприятия закрылись. Пополнив собой армию людей, которых кризис лишил хлеба и крыши над головой, Чарли бесцельно бредет по улицам города. С проезжающего мимо грузовика, груженного досками, падает сигнальный красный флажок. Готовый всегда услужить, Чарли бежит следом за грузовиком, размахивая поднятым флажком. Но автомобиль исчезает вдали, и уставший Чарли замедляет шаг. В этот момент из боковой улицы выливается колонна демонстрантов; на транспарантах, которые они несут, чаще всего видно слово «Свобода». Чарли, размахивающий флажком, оказывается во главе этой колонны безработных. И когда на демонстрантов нападает полиция, его принимают за вожака и бросают в тюрьму.

Внутренний вид тюрьмы, в которую попадает Чарли, очень напоминает Синг-Синг, некогда осмотренный художником. Во всяком случае, изображение тюрьмы в фильме почти полностью соответствует описанию Синг-Синга, данному в «Одноэтажной Америке» И. Ильфом и Е. Петровым, также посетившими ее: «…шесть этажей камер, узких, как пароходные каюты, стоящих одна рядом с другой и снабженных вместо дверей львиными решетками. Вдоль каждого этажа идут внутренние металлические галереи, сообщающиеся между собой такими же металлическими лестницами. Меньше всего это похоже на жилье, даже тюремное. Утилитарность постройки придает ей заводской вид». Зоркий глаз Чаплина тоже подметил это многозначительное сходство, и в фильме оно подчеркивается массой разнообразных деталей, общей атмосферой, той же предельной регламентацией времени, которая превращает человека в движущийся автомат. Зритель невольно делает вывод: строи жизни на заводе, где работают «свободные» люди, по существу, мало чем отличается от строя тюремной жизни. И там и здесь в одинаковой мере происходит порабощение человеческой личности.