Чарли П

Но тогда почему же он хмурится? Почему на лице Чарли П застыло столь явное выражение мрачного уныния? Нет, это невозможно, будь то случайность или злой умысел, но мода на лысину снова возвращается. Вчера он насчитал триста пятьдесят безволосых голов, похожих на тонзуру брата Тука. И это только между Четырнадцатой улицей и Тайм-сквер, всего за каких-то жалких три-четыре часа. Триста пятьдесят голов – угрожающий счет для любой игры. Чарли П уверен: сегодня он насчитает еще больше таких же нагло сияющих розовых макушек. Ну и что потом? Что с ними делать? Как что… Да вот же, смотрите, – видите парня, вон – только что скрылся за утлом – у него нет носа. Или еще хуже – там, дальше по улице, заметили человека, который робко крадется вдоль полуразрушенной кирпичной стены, стараясь не выходить из ее тени, – у него и вовсе нет головы на плечах. Кто знает, сколько еще миль придется прошагать Чарли П, прежде чем он снова наткнется на точно такого же безголового типа. Ну и что ему теперь делать? Перестать считать? От подобной мысли Чарли П бросает в дрожь. Однако, будучи человеком предприимчивым и изобретательным, Чарли П просчитывает все возможные варианты решения этой задачи и быстро находит ответ. Смотри-ка, что он задумал! Завтра Чарли П пойдет в скобяную лавку и купит топор. Итак, завтра вечером – ему не терпится, Чарли П уже считает часы, минуты и секунды – под покровом ночи, когда весь мир уснет, а улицы станут тихи и пустынны, он выйдет на свою одинокую прогулку и, наткнувшись на такую же одинокую фигуру, укоротит ее на…

По последним данным, на счету Чарли П уже двести девяносто восемь голов. И он все еще продолжает считать.

* * *

На церемонии вручения премии «Человек года» Чарли П задали вопрос: что им двигало, что заставило его совершить то, что он совершил, – открыть то, чего нет и быть не может, но что вполне может быть и существует на самом деле; обнаружить границы безграничного, исчислить неисчисляемое, передать непередаваемое, выразить цифрами невыразимое словами и, в конечном итоге, превратить иллюзию в реальность? Благодаря ему люди вновь обрели дар речи, неподвижные камни пустились в пляс, а бегущая вода осталась прохладной и влажной; мрачный пессимист хохочет, как дитя, а дети заходятся в плаче, как и полагается новорожденным. Чарли П внимательно обдумал поставленный вопрос, при этом лицо его оставалось спокойным, разве что появилась едва заметная морщинка на лбу и над бровью выступила маленькая капля пота, и ответил: «А чем еще заняться в свободное время? Разве у вас есть иные, более интересные занятия?»

Привести дела в порядок

Когда ему сообщили, что конец близок, и посоветовали привести дела в порядок, Чарли П воскликнул: «Уже пора!» – и стал незамедлительно собираться в дорогу. Так что он возьмет с собой? Океан ему не пригодится, пляж и песок тоже ни к чему – со своими тощими ногами он всегда плохо смотрелся в купальном костюме. И буйную зелень парка тоже не стоит тащить с собой. Несмотря на то что из окон его квартиры открывается чудесный вид на Центральный парк и общая панорама Нью-Йорка, он этого никогда не замечал. На самом деле его взгляд никогда не останавливался на всяких далях и перспективах. И красоты природы, разная флора и фауна, тоже не особенно волновали его: будь то высокое ясное небо или низкие грозовые облака, заснеженные вершины гор, изумрудно-зеленая гладь моря или даже отдельные черты из той вереницы человеческих лиц, которые прошли перед ним за долгие годы его жизни.

Что касается рук, которые он использовал, чтобы переключать каналы на телевизионном пульте, или ног, которые он переставлял, гуляя вокруг дома, – там, куда он собирается, в них нет необходимости; зачем нужны руки и ноги, если ему предстоит лежать под землей на глубине шести футов в крепком сосновом ящике, да еще с закрытыми глазами – причем на веки вечные. То же относится и к чувствам, большим и малым: например, радость и горе – не сказать, чтобы он испытал первое или пережил второе; и к любящей JKCHC, матери его детей, с которой он прожил пятьдесят лет, – надо отметить, что ни жены, ни детей у него нет, он потерял их давным-давно, еще в юности, там же, где он позабыл свою первую четырехпалую бейсбольную перчатку, там же, где осталось шоколадное молоко, содовая с сиропом, поп-корн и соленые крендельки, а также: его первый (и последний) поцелуй; первый (и последний) сексуальный опыт; первая (и последняя) квартира; первая (и последняя) работа; первая (но не последняя) любовь, поскольку роман с молодой арфисткой из Болгарии тоже что-нибудь да значит; и еще много-много лет упорного труда, невзгод и лишений, невыносимой скуки и одиночества, нервных срывов и сеансов у психоаналитика, и это не считая нескончаемо долгих лет после выхода на пенсию, получения социального пособия, приближения старости, болезни, медленного угасания и смерти.