Чарли Паркер. Книги 1 - 10

– Так ты теперь выясняешь, не было ли у него посттравматического стресса?

– В каком-то смысле.

– Вижу, ты до сих пор так и не можешь ответить на прямой вопрос.

– Предпочитаю осторожный подход.

– Ага, как перед налетом. Может, тебе все-таки стоило напялить ковбойскую шляпу.

Он отхлебнул содовой и отвернулся. Не то чтобы обиделся, скорее выразил неудовольствие в приличествующей истинному индейцу форме.

– Ладно. Сдаюсь. Вот тебе имя: Джоэл Тобиас.

Роналд и бровью не повел. Разве что веки чуть заметно дрогнули, но и этого было достаточно, чтобы понять – до Джоэла Тобиаса ему особого дела нет.

– Тоже был на похоронах. Их там несколько человек собралось, сослуживцев Дэмиена. Некоторые издалека приехали. На кладбище небольшой инцидент вышел, но его быстро погасили, так что Пэтчеты ничего не заметили.

– Что за инцидент?

– Там фотограф болтался, парень из одной газетенки, «Сентинел Игл». Снимал, вроде бы собирался подготовить фотоочерк и послать в «Нью-Йорк таймс». Ну, сам знаешь, похороны павшего солдата, скорбь и все такое. Разрешение ему дал кто-то из родных, должно быть сам Беннет. Но понравилось это не всем. Пара приятелей Дэмиена потолковали с ним по-свойски, и фотограф убрался. Одним из этих парней был Тобиас. Меня с ним потом познакомили, в баре. К тому времени все уже изрядно набрались.

– Тобиас не возникал у тебя на радаре?

– С какой стати?

– Кое-кто подозревает, что он занимается контрабандой.

– Если Тобиас что и возит, то не «травку». Я бы знал. Ты разговаривал с Джимми Джуэлом?

– Он тоже не знает.

– Если Джимми не знает, то где уж мне. Потратишь доллар, а он уже слышит, как сдача на стойку падает.

– Но что-то же ты знаешь?

Роналд поерзал на стуле.

– Так, слухи.

– Что за слухи?

– Мол, Тобиас крутит какое-то дело. Такой он парень.

– Это он не хотел попасть на фотографию?

– С фотографом, насколько я помню, разговаривали четверо или пятеро. Среди них был и Тобиас. Один из этих парней примерно через неделю и сам попал в газеты.

– В связи с чем?

– Бретт Харлан. Из Каратунка.

Что-то знакомое. Харлан. Бретт Харлан…

– Убийство и самоубийство, – сказал я. – Убил жену, потом покончил с собой.

– Да. Штыком от «М9». Тяжелый случай. Младший сержант Бретт Харлан, отделение «Страйкер Си», Вторая кавалерийская бригада, третий пехотный. Жена служила в 172-м батальоне военной разведки. Приехала в отпуск.

– Дэмиен служил во Второй кавалерийской бригаде.

– Как и Берни Крамер.

– Кто такой?

– Капрал Берни Крамер. Повесился в номере отеля в Квебеке три месяца назад.

На память пришли слова Карен Эмори: «Они все умирают».

– Кластерный суицид.

– Похоже на то.

– И что за причина?

– Точно не знаю. Но вот что я тебе скажу. Есть одна женщина, из «Тогуса», бывшая военная. Зовут Кэрри Сандерс. По-моему, она встречалась и с Харланом, и с Крамером. Тебе бы надо с ней поговорить. Она проводит исследование и приходила ко мне кое за какой информацией, хотела узнать имена ребят, которые были бы не против ответить на вопросы. Я помог ей как мог.

– Беннет сказал, что Кэрри Сандерс была на похоронах Дэмиена.

– Может быть, в церкви. Сам я ее не видел.

– А тема ее исследования?

Роналд допил содовую, смял банку и бросил в мусорную корзину.

– Она занимается посттравматическими расстройствами. Ее специализация – самоубийства.

* * *

Солнце стояло уже высоко. День выдался чудесный – теплый, ясный, с легким ветерком, – но мы уже ушли со двора. Роналд повел меня в свой крохотный офис, откуда он и руководил работой «Небезразличных ветеранов Мэна». На стенах висели газетные вырезки, таблицы потерь, фотографии. На одной, над компьютером Роналда, женщина помогала раненому сыну подняться с кровати. Было видно только лицо матери, и я не сразу понял, чтó на фотографии не так: у парня не хватало едва ли не половины головы, а то, что осталось, было иссечено шрамами и трещинами и напоминало поверхность луны. На лице матери смешалось столько эмоций, что передать его выражение было невозможно.

– Граната, – сказал Роналд. – Потерял сорок процентов мозга. Нуждается в постоянном уходе до конца жизни. А мать уже немолода, а? – Он сказал это так, как будто видел снимок впервые, хотя смотрел на него каждый день.

– Немолода.

Что лучше для него, подумал я, умереть раньше матери и не испытывать больше боли, и тогда ее боль станет другой, – или же пережить ее, и тогда она проведет с ним все отведенное ей время и до конца останется той же матерью, какой была с его детства, когда весь этот ужас мог привидеться ей разве что в кошмаре. Первый вариант, наверное, был бы предпочтительнее, потому что без нее он рано или поздно стал бы тенью в углу комнаты, именем без прошлого, всеми забытым и без собственной памяти.