«Я не знал, — хотелось ему сказать, — я не знал». Но он не смог, поскольку незнание его не оправдывало. Тем более что такое оправдание было бы ложью. Он знал, что старик гордился им, или хотя бы догадывался, ведь множество раз отец пытался по-своему достучаться до него, но вечно получал отказ! А сейчас уже слишком поздно, извечные сожаления, когда уже ничего не исправить. Некоторые откровения посещают нас только в тот момент, когда мы слышим стук земли, падающей на крышку гроба: и в те мгновения мы осознаем то, что важно, в те мгновения нас переполняет раскаяние.
И тогда Грейди задумал написать картину для своей сестры и, возможно, для самого себя. Это будет первый такой подарок со времен их детства, и самый важный подарок. Он хотел написать красивую картину.
Грейди услышал, как возле дома затормозила машина, и лучи фар полоснули по дому, когда пикап Тедди заехал на подъездную дорожку. Грейди тихо выругался. Тедди имел золотое сердце и ради Грейди мог сделать все, что угодно, но с его появлением дом становился шумным: включалось радио или телевизор, стереоустановка обычно начинала извергать какие-то песни, исполнявшиеся в 60-х и 70-х годах прошлого века бородатыми парнями. Грейди полагал, что это связано с затянувшимся одиночеством его друга и с тем, что в этом одиночестве он чувствовал себя некомфортно. Сейчас с ним жил Грейди, и Тедди, радуясь его присутствию, старался проводить дома как можно больше времени. Порой он настаивал, чтобы Грейди смотрел с ним старые научно-фантастические фильмы, или предлагал покурить травку, слушая старые альбомы типа «Эбби-роуд», «Темная сторона луны» или «Живой Фрэмптон».[140]
Урчание мотора затихло. До Грейди донеслись звуки открывшихся и закрывшихся дверей пикапа и приближавшихся к дому шагов. Входную дверь они не запирали. Так уж привык Тедди. Ведь они находились в Фоллс-Энде, а в Фоллс-Энде никогда ничего плохого не случалось.
Тедди стоял на полу на коленях, с опущенной головой и связанными за спиной руками. Он выглядел так, словно собрался играть в детскую игру «достань яблоко».[141]
— Ты в порядке, Тедди? — спросил Грейди, и друг, подняв голову, глянул на него.
Нос у парня был разбит, кровь заливала рот. Грейди толком не понял, но ему показалось, что в окровавленном рту Тедди явно недостает имевшихся еще недавно зубов.
— Прости меня, — еле слышно произнес Тедди. — Мне так жаль.
Из-за дивана выскочил странный мальчишка, словно в доме началась какая-то дурацкая затейливая игра, целью которой было напугать Грейди Веттерса, вернув ему нелепые страхи детства, что и сделал с большим успехом вид этого мальчишки. Опухший, с нездоровой бледностью онкологических больных и уже поредевшими тусклыми волосенками. Вокруг глаз темнели синяки, нос распух, а на шее вздулся уродливый багровый вырост. В других обстоятельствах Грейди мог бы пожалеть беднягу, если бы на лице мальчика не отражалось выражение пустоты и злорадства; именно такими Грейди всегда представлял лица палачей в концлагере, уничтоживших бесчисленное множество заключенных. В правой руке мальчик держал окровавленные щипцы. Левой рукой он бросил что-то в сторону Грейди, и у ног упали четыре выдернутых с корнями зуба.
Грейди уже подумал, не видит ли он кошмарный сон. Может, он еще спит и если заставит себя проснуться, то все это исчезнет? Он всегда видел очень яркие сны: такова уж участь художников. Однако вечерний воздух холодил его щеки, и он понял, что не спит.
В дверях за спиной Тедди появилась женщина. Ее лицо портило то, что на первый взгляд могло показаться розовым родимым пятном, но на самом деле уже через мгновение стало понятно, что оно обезображено ужасным пузырящимся ожогом. Левый глаз закрывала марлевая повязка. Все эти детали, однако, не шли ни в какое сравнение с тем, что в правой руке она держала пистолет, а в левой покачивались какие-то шнуры.
Она нацелила пистолет в затылок Тедди и нажала на курок. В ушах Грейди громыхнул выстрел, и друг замертво рухнул на пол.