Чарли Паркер. Книги 1 - 10

Она гнала машину по извилистой дороге, и в тишине ночи отчетливо слышался визг тормозов на поворотах. Я догнал ее на подъезде к скоростной дороге, идущей от Стэйтен-Айленда. Слева крутой поросший деревьями склон спускался до проходящей внизу Суссекс-авеню. Поравнявшись, я стал теснить своим тяжелым «шевроле» ее «БМВ» к краю обрыва. Тонированные стекла «БМВ» не позволяли мне разглядеть водителя. Впереди дорога резко сворачивала вправо, и я отвернул в сторону, чтобы вписаться в поворот. В ту же минуту передние колеса «БМВ» отделились от дороги, и машина устремилась вниз.

Она катилась по мусору и гальке, ударилась о два дерева, но на середине усыпанного листвой склона ее движение остановила темнеющая масса молодого бука. При столкновении корни дерева наполовину вышли из земли, а само оно сильно наклонилось, и не упало только потому, что зацепилось ветвями за ствол дерева, росшего ниже.

Я остановил машину у кромки обрыва и, оставив ее с включенными фарами, заспешил вниз по склону. Ноги скользили по влажной траве, и мне пришлось поддерживать равновесие здоровой рукой.

Я уже почти добрался до «БМВ», когда дверца открылась, и Аделейд Модин с трудом выбралась наружу. Я увидел на лбу ее глубокую рану и потеки крови на лице. В слабом свете фар среди темных зарослей вид ее казался еще более диким. Как видно, она ударилась о руль, потому что, сутулясь, держалась за грудь, но при моем приближении через силу выпрямилась.

Злоба горела в глазах Изабеллы Бартон, затмевая боль. Когда она раскрыла рот, из него полилась кровь. Поворочав языком, она выплюнула вместе с кровью выбитый зуб. Даже сейчас она не утратила коварства, будто все еще выискивала возможность скрыться.

В ней продолжали жить исконное зло и жестокость, выходившие далеко за рамки озлобленности загнанного зверя. Мне думается, для нее не существовали такие понятия, как правосудие, справедливость, возмездие. Она жила в своем собственном царстве насилия и боли, где истязать, калечить и убивать детей было также естественно, как дышать. Она не мыслила своей жизни без их сдавленных криков и тщетных попыток вырваться, — без всего этого жизнь теряла для нее смысл.

Мне почудилась усмешка на ее лице.

— Дрянь, — зло бросила она.

Я вдруг подумал, догадывалась ли о чем-либо миссис Кристи до того, как ее жизнь оборвалась в той прихожей? К несчастью для нее, этим подозрениям не хватило глубины.

У меня появилось искушение убить Аделейд Модин, чтобы покончить с частью чудовищного зла, отнявшего жизнь у моего ребенка и других детей в мрачных подвалах Виргинии и Нью-Йорка. Это зло породило Странника, Джонни Пятницу и десятки им подобных нелюдей. Я верил в дьявола и страдания. Я верил в муки, насилие и страшную медленную смерть. Я верил в боль, агонию и удовольствие, которое получали те, кто творил все это. И все это объединялись для меня в одно понятие: зло. А в Аделейд Модин искра этого зла вспыхнула кровавым пламенем.

Я взвел курок. Она даже глазом не моргнула. И неожиданно рассмеялась, сразу же сморщившись от боли. Ее снова скрючило почти до земли. В воздухе все заметнее пахло бензином, вытекающим из разбитого бака.

Я пытался представить себе чувство Кэтрин Деметр, когда она увидела эту женщину в универмаге «Деврис». Может быть, она заметила ее отражение в зеркале или стеклянной витрине. Должно быть, внутри у нее все сжалось, и она обернулась, не веря себе. А когда их взгляды встретились и исчезли последние сомнения, что перед ней та, кто лишила жизни ее сестру, — что в этот момент почувствовала Кэтрин: ненависть или гнев, а возможно, ее охватил страх, что эта женщина способна расправиться и с ней, как когда-то с ее сестрой. Как знать, может быть, на какое-то мгновение Кэтрин Деметр снова ощутила себя маленьким испуганным ребенком?

Совсем необязательно, что Аделейд Модин узнала девушку с первого взгляда, но она не могла не отметить вспыхнувшую в ее глазах искру догадки. Может быть, ей показался знакомым неправильный прикус Кэтрин, не исключено, что, вглядевшись в лицо молодой женщины, она перенеслась мысленно в прошлое, в темный подвал, где убивала ее сестру.

А когда Кэтрин скрылась, Аделейд Модин срочно стала искать путь уладить дело. Под удобным предлогом был нанят я, затем она убила пасынка, но не только для того, чтобы тот не смог уличить ее во лжи. Это убийство являлось первым шагом к осуществлению плана, заключительным этапом которого должны были стать смерть миссис Кристи и поджог дома, а тем временем сама Аделейд благополучно скрылась бы, уничтожив все следы своего существования.

В какой-то мере часть вины за случившееся лежала на Стивене Бартоне, поскольку лишь он мог стать связующим звеном между Санни Феррерой, Коннеллом Хайамзом и мачехой: когда Хайамз искал укромное место, куда можно было бы приводить детей, ему требовалось найти помещение, владелец которого не задавал бы лишних вопросов. Сомнительно, что Бартон догадывался о происходящем. И недостаток любопытства в этом случае стоил ему жизни.