Чарлстон

Несмотря на горестные события, Пинкни не прекращал свои ежедневные визиты к Лавинии. Девушка весело болтала о достижениях маленького Эндрю, о ближайшем «голодном» вечере, о блестящей идее Люси перешить свое платье для Лавинии, сплетничала об общих друзьях и их успехах в сердечных делах. Ее злила рассеянность Пинкни. Весь день она прихорашивается, чтобы ему понравиться, и думает о том, как развлечь его. Когда наконец он извинялся, уходя к Эндрю, Лавиния, хотя и сердилась, испытывала облегчение.

Быть помолвленной не так легко, как казалось. И все же она могла считать себя счастливицей. У многих окружающих ее девушек был теперь усталый, покорный взгляд. Они уже примирились с тем, что никогда не выйдут замуж, – не хватало женихов, считая даже тех, кого искалечила война. А насчет Майкла Джонсона она не ошибалась. Он сделал предложение Саре Лесли. Пинкни оставался единственным, на кого она могла рассчитывать. Придется уж потерпеть. Пусть Эндрю возится с его меланхолией. Ей нет до этого дела.

В отличие от Лавинии, Эндрю был молчалив. Мужчины пили, пока не пустел графин или пока Эндрю не засыпал. А засыпал он обычно прежде, чем кончалось виски. И Пинкни отправлялся домой, чтобы лечь в постель и долгие часы, глядя во тьму, мучиться от бессонницы.

Но к счастью, декабрь миновал. Еще немного – и Пинкни не выдержал бы. Однако с уплатой налогов было покончено. Прекратились выселения, и оставшиеся без крова пристроились у родственников. Чарлстон пережил и это потрясение, как до того он восставал из пепла пожарищ, из-под обломков после урагана, после опустошительных эпидемий, осады индейцев или испанцев в былые времена и англичан – дважды за сорок лет. Первого декабря «голодный» вечер был многолюдней, чем обычно. Танцевали до наступления ночи, презрев и комендантский час, и учредившее его правительство.

Чарлстонцы были унижены, но солидарность их оказалась несокрушимой.

– Я рада, что ты снова стал похож на себя, Пинкни, – сказала Лавиния. – Наконец-то завершилась оплата этих ужасных налогов. Сейчас только и разговоров, что о Рождестве. Мы замечательно повеселимся.

Джо Симмонс рассматривал лежащий у него на ладони оранжевый шар. Он не знал, что это такое, и не понимал, почему Пинкни устроил такой переполох, когда он вытащил его из подвешенного чулка. Он не вполне понимал, зачем вообще в каминную полку вбиваются гвозди и подвешиваются изъеденные молью старые чулки. Тот, что дали ему, был самый целый. Но Джо ни о чем не расспрашивал. Он только присматривался и пытался до всего докопаться сам. Когда, позавтракав, домочадцы вошли в кабинет и набросились на набитые чем-то чулки, Джо понял, что так они празднуют Рождество. В честь Рождества они посещали церковь вчера вечером и опять отправятся туда сегодня перед обедом. Но никто не требует, чтобы он шел туда. Даже мать Пинкни, хотя она куда как набожна.

– Что это? – Голосок Лиззи дрожал. Она тоже держала таинственное сокровище. – Как пахнет! Это лекарство?

– Глупая! – презрительно изрек Стюарт. – Это апельсин. В чулки всегда кладут апельсины.

Лиззи закусила губу.

– Джентльмены не разговаривают так с дамами, – заметила Джулия.

Мэри обняла девочку.

– Бедное дитя! – простонала она. – Она уже забыла.

Лиззи съежилась в объятиях матери. Пинкни мягко отстранил Мэри.

– Дай-ка я покажу ей, – сказал он. – У нас всегда было это угощение на Рождество, Лиззи. Но Санта-Клаус не мог прорваться через блокаду.

Он умолк, раздумывая, как объяснить появление других подарков во время войны.

– Я знаю, что никакого Санта-Клауса нет, – мрачно сказала Лиззи. – Мне Стюарт сказал.

Стюарт поспешил укрыться от сердитых взглядов старшего брата и матери.

Пинкни снова взглянул на Лиззи:

– Апельсины очень вкусные. Сладкие. Они разделены на маленькие дольки. Надо только снять кожуру. Смотри.

Пинкни, поддев большим пальцем кожуру, тщательно очистил апельсин. Сноровка, казалось, далась ему без усилий.

– Попробуй, малышка. Уверен, тебе понравится.

Не сводя глаз с Лиззи, Джо быстро очистил свой апельсин. Он зачарованно взглянул на равные дольки и вдохнул экзотический аромат. И вдруг сердце его наполнилось чувством, названия которому он не знал. Эти Трэдды, как они не похожи на людей, с кем ему доводилось иметь дело прежде! Как они – с их суетой о всяческих правилах и вечными рассуждениями о том, как поступают леди и как не поступают джентльмены, – легко приняли его в свою семью, будто не понимали, кто он такой. А уж он-то знал, кто он такой. Белое отребье. Слуги называют его захребетником, не заботясь, слышит он или нет. Трэдды были для него загадкой. «Возьму пример с Лиззи, – сказал он себе. – Обмозгую это как следует».

– Ты любишь апельсины, Тень? – спросил Пинкни. – Если нет, мы с Лиззи можем съесть твой.

– Я их очень люблю, капитан. – Джо положил в рот дольку и с радостью обнаружил, что и в самом деле очень любит апельсины.