Чародей

– Это ерунда, конечно.

– Ничуточки. Но мне так никто и не объяснил, что это значит. Под этим подразумевается что-то особенное, правда?

– Это шутка, ее придумала мисс Тодхантер.

– О, одна из Дам! Это высокая, верно? Вроде Валькирии с чувством юмора?

– Да. А мисс Рейвен-Харт…

– Да. Она была галстуком.

– Галстуком?

– Ну да, они же были парочкой. Как воротничок и галстук. Да? Так все говорят. Но рассказывай про Чародея.

– Их раньше было много в Англии. Почти в каждой деревне была своя ведьма-знахарка или ведун-чародей. Но не оба сразу. Чародей умел вправлять переломы и немного лечить лошадей, а если кто-нибудь сглазил твоих коров, то он мог снять сглаз и, может быть, выследить того, кто сглазил, и тогда случался поединок волшебников. Чародей был чем-то вроде всезнайки.

– Для человека вроде тебя это так себе прозвище. Но вернемся к теме: как ты думаешь, Гил где-нибудь есть? Или умереть – это значит просто исчезнуть?

– Ну какое, скажи на милость, исчезновение? Говорят, что энергия никуда не исчезает, а в человеке ее много, даже в посредственном, а Гил точно посредственностью не был.

– Так куда же делась эта энергия?

– Знай я, был бы настоящим чародеем. Но ты, конечно, понимаешь, что мы сейчас несем нечто абсолютно ненаучное?

– В смысле, о том, что энергия все еще где-то есть?

– О том, что вселенная действует по некоему плану, порядку или схеме. В эволюции нет никакой цели – ни грамма. Правильная научная мысль утверждает, что все происходит случайно, – хоть и очень странно, что в результате случайных событий возникли сложнейшие системы. Это совершенно противоречит законам энтропии…

– Я уже ничего не понимаю.

– Не важно. Но есть альтернатива. И это концепция Божественной Пьесы. Не беспокойся, я не собираюсь читать тебе заумные лекции, во всяком случае за ужином. Но ты смотрела «Микадо»? Помнишь, что Пу-Ба мог проследить свое происхождение от изначальной зачаточной протоплазмы?[108] Ты знаешь, мы все от нее происходим. И вот мы сидим в этом замечательном ресторане, пьем этот отличный кларет и едим отбивные, и вовсе непохоже, что у нас такая странная родословная. Это и есть Божественная Пьеса. Победный марш эволюции. Он поражает, но мы, вероятно, пока находимся лишь во втором акте пятиактной трагикомедии. Мы с тобой – лишь промежуточная стадия, полустанок на дороге к чему-то настолько прекрасному, что сами этого и вообразить не можем.

– Боже! А где в результате находится Гил?

– Не знаю. Но этим вопросом задавались другие мудрые люди. Сейчас я прочитаю тебе стихи, но так, чтобы никто не заметил, потому что рестораны Торонто – не место для поэзии. Слушай:

Так: изменяется все, но не гибнет ничто и, блуждая,
Входит туда и сюда; тела занимает любые
Дух; из животных он тел переходит в людские, из наших
Снова в животных, а сам – во веки веков не исчезнет.
Словно податливый воск, что в новые лепится формы,
Не пребывает одним, не имеет единого вида,
Но остается собой, – так точно душа, оставаясь
Тою же – так я учу, – переходит в различные плоти[109].

– Кто это написал?

– Это из «Метаморфоз» Овидия – то место, где он пересказывает пифагорейскую философию; она очень древняя, но это не значит, что она устарела. И правда, Пифагор нынче опять в моде.

– Серьезное дело. Значит, ты думаешь, что Гил где-то поблизости?

– Не могу ни согласиться, ни опровергнуть. Пифагор так полагал, а он был не дурак.

– Как ты думаешь – может быть, дух Гила витает где-то рядом с его убийцей?

– Это было бы очень неприятно для убийцы, правда?

– Еще как!

– Ну что ж, Эсме, давай я тебя провожу туда, где у тебя назначена следующая встреча. С женихом, я полагаю? Ты сообщила мне свою замечательную новость, а я рассказал тебе про Пифагора – справедливый обмен.

– Более чем справедливый. Дядя Джон, ты просто прелесть.

– Я стараюсь.

28

Осенний вечер, время около девяти. Я доставил Эсме в отель, где остановился Генри Хили, и возвращаюсь к себе на второй этаж над клиникой. У меня в сердце тоже осень. Не следует впадать в сентиментальность, но что еще остается, когда я оглядываюсь на недавнее прошлое? За короткое время я потерял крестного сына (и единственную надежду, что у меня есть родной сын), любовь (точнее, надо полагать, иллюзию великой любви) всей своей жизни, Нюэлу, ныне бодрую жилистую гинекологиню, Чарли, которого по-прежнему считаю самым выдающимся человеком из всех, кого я знал (хотя, безусловно, и не самым мудрым), и Дам, которые внесли столько всего интересного в мою жизнь и чей салон был, вероятно, самым большим пиршеством духа из виденных мною. Я потерял приход Святого Айдана, ныне полностью осовремененный, – теперешний настоятель не стесняется называть храм фабрикой.