Чародей и Дурак (Книга Слов - 3)

Ее питает тайная мощь яичников и кровь последа - ничто не имеет такой магической ценности, как жизнь, только что извлеченная из чрева.

Во время своего пребывания на Великих Равнинах Баралис видел, как пастухи использовали новорожденного младенца для приготовления лакуса. Для этого дела потребовались усилия шестерых мудрецов. Баралис и теперь помнил страшную мощь обратного удара, чувствовал на коже палящий жар и чуял запах горелого мяса - руки двоих из шести обуглились тогда до локтя. Он содрогнулся при одной мысли об этом. Позже мудрецы, упившись хлебным вином и валериановым корнем, говорили, что обряд прошел удачно. Что такое потерянные руки по сравнению с ценностью лакуса? Пусть мудрецы остались калеками - охотников племени нужно излечивать любой ценой. Баралис провел пальцем по губам - сам он никогда бы не осмелился ворожить с новорожденным младенцем.

Кроп приготовил и принес ему чашу, нож и порошок. Баралис сел на свой стул с высокой спинкой и стал смотреть, как слуга готовит детеныша.

С долгами плохо спится в одной постели - особенно когда ты задолжал Ларну. У жрецов этого острова счет короткий, и платы они требуют сполна.

Именно это он и сделает ночью: расплатится с ними сполна. Они поделились с ним своими секретами - теперь он должен потрудиться ради них. Пекарского ученика надо остановить. Он плывет на Ларн, чтобы уничтожить храм: если он добьется успеха, то недолгое время спустя заявится обратно в Брен. Ларн, конечно, ценный козырь в войне - он снабжает их сведениями, идущими прямо с небес. Но не это главное. Баралис мог бы покорить Север и без помощи оракулов. Нынче ночью он печется не только о возврате долга, но и о себе самом.

Джек - единственный, кто может всерьез помешать его планам. Этот юноша отмечен древним пророчеством, и власть его превосходит всякое воображение. Сперва он обратил время вспять, а прошлым летом уничтожил целый форт, пустив волну по всем Обитаемым Землям. Его нужно истребить - Баралис знал это так же твердо, как ребенок знает, что небо голубое.

Однако ночью небо к юго-западу от Ларна будет отнюдь не голубым. Оно будет чернее преисподней.

Баралис наклонился и вонзил в дрожащего теленка нож. Кровь брызнула на лицо и камзол. Теленок закричал как ребенок. Кроп стоял рядом, держа нагретую на огне миску. Баралис прикусил язык - сильно, чтобы извлечь кровь из глубины тканей. Сделав это, он противопоставил себя материальному миру. Тело отпустило его. Вылетев наружу, он встретился с душой зарезанного теленка - она ударила его словно копьем, и он содрогнулся.

Душой теленок еще не отделился от матери, но сила, присущая только ему, была громадна. Она несла Баралиса вверх. Сперва он растерялся, ошеломленный и опьяненный огромностью этой освобожденной его ножом силы. Но его воля, как всегда, приняла вызов, формируя и направляя стихийную мощь. Баралис точно Бог лепил ее по образу и подобию своему.

Стихия уже не вмещалась в комнате. Баралис перестал подниматься вверх и устремился наружу. Он заполнил собой весь дворец, весь Брен, весь Север. В этот раз он был не слабым соединением частиц, но смертоносным вихрем. Он несся вдоль побережья на юг, и там, где он пролетал, прилив обращался вспять.

- Вы говорили, капитан, - сказал Джек, - что идете на Ларн в третий раз?

Капитан бросил на него острый взгляд. Они плыли уже четыре дня, и Джеку казалось, что капитан при каждой их встрече изучает его, словно карту с отмеченным на ней кладом.

Сейчас они впервые оказались наедине. Таул был на палубе, где либо зубоскалил с Карвером, либо точил свои ножи. Рыцарь постоянно возился со своим оружием и последние два дня старательно мазал сталь жиром, оберегая ее от соли и сырости.

Бутылка с ромом всегда обреталась неподалеку от капитана, и он наполнил из нее две стопки. Как только он налил до краев вторую, корабль внезапно накренился на один борт. Янтарная жидкость выплеснулась на стол и остановилась у деревянной огородки.

- Ветер свежеет, капитан, - сказал Файлер, просунув голову в дверь.

- Ладно. Гляди там за ним.

Файлер кивнул и исчез, а капитан вернулся к рому.

Джек знал, что погода портится, - корабль под ногами ходил ходуном. Но это почему-то не вызывало в Джеке ни тошноты, ни головокружения, ни страха. Карвер сказал, что он прирожденный моряк. Взяв свой стакан, Джек снова спросил капитана:

- Так когда же вы побывали на Ларне впервые?

- И настырный же ты, парень, надо тебе сказать, - нехотя улыбнулся Квейн.

- Ну так выпьем за мою настырность, - с озорной усмешкой ответил Джек. - И за ваше знание моря.

- За море, - чокнулся с ним капитан.

Оба выпили до дна, и Квейн грохнул стаканом о стол.