Чародей лжи. Как Бернард Мэдофф построил крупнейшую в истории финансовую пирамиду

К концу 1980-х годов Мэдофф играл заметную роль в обществе, что укрепляло его репутацию в среде щедрых филантропов и благотворительных учреждений, многие из которых станут его клиентами и в конечном счете жертвами.

На бумаге все его крупные клиенты, казалось, неуклонно богатели, и только Мэдофф знал, насколько шатко его финансовое положение. Согласно одному из распространенных индикаторов, между рождением «бычьего» рынка в августе 1982 года и концом 1989 года фондовый рынок шел вверх на семнадцать и более процентов в год. А в кругах, в которых он теперь вращался, богачам полагалось быть щедрыми. Поэтому и Мэдофф тоже стал активно заниматься благотворительностью, жертвуя любимым либо желаемым клиентам на приюты для животных, покупая билеты на «правильные» благотворительные обеды и встречаясь с «правильными» людьми.

На Манхэттене 1980-х годах в число «правильных» людей входил Говард Сквадрон, видный нью-йоркский адвокат, участвовавший в бесчисленных политических и культурных событиях, и именно он нечаянно стал одним из первых, кто направил влиятельные еврейские благотворительные учреждения под крыло Мэдоффа. Его отношения с Мэдоффом пойдут по образцу, с которым чем дальше, тем больше будут знакомиться юридические и бухгалтерские круги Нью-Йорка.

Сквадрон некогда считался вундеркиндом нью-йоркского юридического мира. В 1947 году, когда ему едва исполнилось 20 лет, он получил в Колумбийском университете сразу два диплома – по истории и праву. К его весьма острому уму добавилось множество полезных связей во влиятельных кругах. Два года он провел в качестве штатного юрисконсульта Американского еврейского конгресса, а позднее стал президентом этой организации. Американский еврейский конгресс был котлом, где варились богатые жертвователи еврейских благотворительных инициатив и учреждений, и именно там Сквадрон впервые повстречал Берни Мэдоффа.

Сквадрон, неутомимый участник множества советов по образованию и культуре, играл важную роль в спасении известного культурного учреждения New York City Center. Он почти четверть века был председателем совета этой организации и в какой-то момент заручился поддержкой Мэдоффа. Со временем клиентами Мэдоффа, доброго друга Сквадрона, станут влиятельные персоны Американского еврейского конгресса и New York City Center, а сам Мэдофф войдет в правление последнего, где его коллегами будут жена Сквадрона и член семьи Уилпонов, которому принадлежала бейсбольная команда New York Mets.

Когда в фирму Сквадрона пришла в качестве клиента медийная корпорация Руперта Мэрдока News Corporation, Говард Сквадрон стал очень богат. Значительную долю своего богатства он проинвестирует через Берни Мэдоффа и познакомит с Берни своих клиентов и друзей.

Юристы нескольких нью-йоркских фирм начали учреждать формальные партнерства, чтобы их клиенты могли инвестировать средства с помощью Мэдоффа. По той же схеме действовали такие видные бухгалтерские фирмы, как Konigsberg, Wolf & Co. и бухгалтерская фирма, обслуживавшая Стенли Чейза, – Halpern & Mantovani из Лос-Анджелеса. Обе фирмы открыли «перевалочные» счета, через которые их клиенты инвестировали в Мэдоффа опосредованно. Порталом для желающих инвестировать через Мэдоффа стала даже небольшая фирма Friehling & Horowitz, которая проводила аудиты в брокерской фирме Мэдоффа.

В дни «бычьего» рынка 1980-х бывший юрист Комиссии по ценным бумагам и биржам по имени Джеффри Такер решил уйти из юридической фирмы, которую он сам же и основал, и учредить с одним из своих клиентов фонд по торговле опционами. Этот клиент делил офис на Манхэттене, в Мидтауне, с представительным бывшим банкиром по имени Уолтер Ноэл-младший, который пытался построить собственный бизнес по управлению капиталом, полагаясь на обширные связи – свои собственные и жены-бразильянки. Ноэл рассудил, что новоявленный фонд Такера может оказаться перспективным для его собственных иностранных инвесторов. «Уолтер был весьма впечатлен их трейдингом, не только стратегиями, но и результатами», – вспоминал современник.

В 1989 году Такер расстался со своим прежним клиентом и стал работать исключительно с Ноэлом, чтобы окончательно сформировать новый фонд, названный Fairfield Greenwich. Примерно в то же время тесть Такера, удалившийся на покой текстильщик, посоветовал Такеру с Ноэлом приглядеться к его знакомому, блестящему инвестиционному менеджеру Берни Мэдоффу.

Что же было в Мэдоффе такого, что заставляло всех этих умных и расчетливых людей доверять ему так много, так легко и так надолго? Несколько ключей к разгадке дают впечатления из личного опыта общения с Мэдоффом и из интервью с десятками людей, знавших его. Мэдофф, в отличие от других удачливых мошенников, не бил на эффект, не зарывался, не был утрированно «харизматичным». Он брал другим: еще не сказав ни слова, он, казалось, создавал незаметное, но мощное магнитное поле, которое притягивало к нему людей, как если бы он и точно был северным полюсом или тем, что в природе называется оком тайфуна, тихим прибежищем посреди бушующей стихии. Один его партнер назвал это «аурой». Подобно талантливому актеру, он притягивал внимание, просто ступая на сцену, просто входя в дверь.

Он не бравировал своей профессиональной компетентностью («у него словно было при себе кольцо-декодер», как выразился один бывший регулятор) и во времена, когда остальные дергались, метались и тряслись от страха, казался чарующе хладнокровным. Он внушал доверие и чувство безопасности. Еще один близкий сотрудник вспоминал улыбку Мэдоффа в течение первой недели после теракта 2001 года, когда что ни день в «Помаде» объявляли бомбовую тревогу: он всегда последним выходил из офиса, пропуская вперед на лестницу своих всполошенных подопечных. Подобно невозмутимому голосу пилота из кокпита или отцу, умеющему успокоить проснувшегося от кошмара ребенка, он каким-то образом давал понять, что все под контролем, что все будет хорошо. Его близкие знали, что он может быть сердитым, неуступчивым, придирчивым, резким и грубым, но даже тогда он держался с твердостью строгого, но справедливого сержанта, который никогда не паникует и не сдает позиций, который не дает спуску своим подчиненным, зато приводит всех живыми назад.

Какова бы ни была формула роковых чар Мэдоффа, его встреча с Такером и Ноэлом, должно быть, воодушевила их. В середине лета 1989 года они вложили в Мэдоффа 1,5 млн долларов, которые мобилизовали через структуру, позднее названную Fairfield International. Через полгода они вручили Мэдоффу еще миллион долларов. К ноябрю 1990 года они были готовы выводить на фондовый рынок свой новый четырехмиллионный фонд Fairfield Sentry и поделиться своим успехом со всем миром – как выяснилось, почти буквально «со всем миром».

Этот период вызывает самые острые вопросы об истоках аферы Мэдоффа. Понятно, что после краха 1987 года его финансовое положение резко изменилось и давление обстоятельств могло вытолкнуть его из серых зон налоговых уверток и валютных утечек к полномасштабной финансовой пирамиде. Здесь не может быть абсолютной уверенности – не раньше чем его сообщники сами все расскажут или из-под завалов учета не извлекут новые документальные свидетельства его деловых операций. Но возможны разумные догадки, и они в конечном счете фокусируются на этих поворотных годах последней половины позолоченных восьмидесятых.

Для финансовой пирамиды имелись все условия. Помимо своей новой связи с Ноэлом и Такером, Мэдофф привлек внимание нескольких свежеиспеченных офшорных хедж-фондов. Все эти фонды, оседлавшие первую волну интереса к хедж-фондам, начали с того, что стали переводить ему большие и все разбухавшие суммы денег. Бизнес, перенятый Авеллино и Бинсом (у которых в 1960-х было, возможно, лишь несколько десятков клиентов и дела, по словам Мэдоффа, и к концу семидесятых шли «ни шатко ни валко»), после 1983 года сделал громадный рывок, принося в его руки еще больше денег. В то же время требования выплаты наличных от некоторых крупнейших клиентов после краха рынка 1987 года поставили Мэдоффа в очень напряженное положение с ликвидностью.

Этим крупным клиентам «принадлежит решающая роль в возникновении моих неприятностей», потому что они «не исполнили свою часть соглашения», писал он в электронном письме из тюрьмы. И продолжал: «Уверен, что вы спрашиваете: как я мог быть так доверчив? Наверное, я не хотел признаваться себе в том, что им нельзя доверять как близким друзьям».

Жалуясь на предательство близких друзей, он сам прекрасно понимает иронию ситуации. «Я не сомневаюсь, что некоторые из моих друзей задаются аналогичным вопросом: как я мог поступить с ними так, как поступил, – продолжает он. – Этому нет оправдания. Разница, наверное, в том, что я рассчитывал разобраться со своими проблемами, и в прошлом я столько заработал для них законным трейдингом. – И добавляет: – В любом случае это не меняет времени начала фиктивного трейдинга, которое я назвал».