Чародей на том свете

— Впрочем, что я, старый болван, на мозги вам капаю своим славным прошлым! Вас, видимо, интересует, как я сюда попал и как дошел до жизни такой? А пуще — что за жизнь в Амдуате? — Старичок перевел дух. — Знаете, я ведь попал сюда случайно. В предсмертном бреду начал цитировать один древний свиток — над его расшифровкой я как раз работал в последние дни… Вдруг оранжево-желтая вспышка — и бац… Первое время не верил, думал, всё, что я вижу — это все тот же предсмертный бред. Не сразу поверил, ох, не сразу. Окончательно только где-то месяца через три после суда, уже в каменоломнях. Когда увидел самого Говарда Картера, прикованного к тачке. Семь лет от звонка до звонка отбыл…

— А за что вас, Матвей Семенович? — распираемый жалостью к старику, спросил Даня.

— Активная пропаганда лженауки, злостное осквернение святынь да плюс поедание священных крокодилов. Да, пару раз в загранпоездках попробовал рагу из хвоста крокодилов. Но насчет крокодилов — это так, мелочь, пристегнули старый закон. Собственно, главное — то, что я распорядился списать как-то кучу совсем уж сгнивших папирусов, на которых ни единого иероглифа разобрать уже было нельзя. Ну, сторож музейный, вместо того чтобы их сжечь, как я сказал, решил не возиться и вынес на помойку. А это оказались гимны Апопу и прочим местным обитателям, написанные какой-то древнеегипетской сектой поклонников Тьмы.

Вот за это и пострадал.

Ну, хорошо хоть уважили старость и камень ломать не поставили. На кухню определили — молоть зерно ручной мельницей для прокормления заключенных.

Слава Великому Змею, надсмотрщик попался незлой — тоже из России. Бывший вор, как-то обчистивший музей да утащивший оттуда пару священных скарабеев.

Так и таскал их с собой как талисман. Понравились они ему. А как подстрелили его во время облавы, жуки его прямиком сюда и перенесли.

Он мне даже иногда намордник разрешал снимать, чтобы я мукой мог слегка подкормиться. Кухонным рабам всем намордники надевали, дабы воровства не было…

Но самыми неприятными были сеансы покаяния — для нас, египтологов, их специально устраивали. В дни отдыха, что особенно нехорошо. Другие спят или в кости играют, к примеру. А нас, человек сто нашего брата там было, собирают в одно место, и какой-нибудь жречишка из расконвоированных начинает наши сочинения разбирать да носом тыкать, где мы ошибку сделали да где наврали.

А нам и спорить было нельзя, только кланяйся и говори — согрешил, мол, не по злобе, а по глупости…

Ну, слава Апопу (последнее было сказано уж очень нарочито громко), срок закончился, вышел на свободу с полным прощением. Переводами с русского языка занялся — хоть и мало платят, и работы немного, но с голоду не умрешь. Решил вот на старости лет в Сокарис съездить, полюбоваться хоть на столицу. Самый древний тут город, пятьсот миллионов душ…

— Вижу, расстроил я вас своим рассказом, — поглядел Каплун на потрясенного Даню. — Ну, не печальтесь. И, главное, не беспокойтесь. Вам ведь ничего такого не грозит, заставят только дать расписку в том, что отрекаетесь от лжеучения и всецело признаете Апопа, ну, может, сколько-то мани пожертвуете в казну… А насчет моей судьбы не огорчайтесь. Что такое семь лет по сравнению с тем, что я тут еще проживу? Это ж моя жизнь после смерти как-никак! — весело сообщил старик, хотя веселость эта показалась парню несколько наигранной.

— А скажите, — вопрос этот занимал Даниила все больше, ибо касался его судьбы даже сильнее, чем нелюбовь местного начальства к египтологам. — Вот вы сказали насчет вечной жизни… Что, тут все бессмертные?

— А вас, молодой человек, те, кто, как бы это сказать, пригласил сюда, не просветили разве? Впрочем, — тут же махнул рукой экс-академик, — как же иначе? Они не лгут, но и всей правды не говорят…

Он опасливо завертел головой.

— Ну что ж, растолкую вам все, как есть. Люди, подобно вам угодившие сюда при жизни, живут и умирают, как и в нормальных мирах. Иногда, хотя и нечасто, их души Ка и Ба продолжают свое существование тут, но уже в ином качестве. Что происходит с другими, бог знает.

Те, кто попал сюда уже после смерти, как я, к примеру, и в самом деле могут жить очень долго. Подчеркиваю, очень долго. Представьте себе, я здесь встречался с атлантами, в том числе и на каторге — кое-кто из бедолаг уже двенадцатое тысячелетие срок мотал.

Но… Человек мало годится для вечной жизни. Самоубийства, некоторые болезни — да-да, есть болезни, опасные и для душ… Плюс несчастные случаи, разбойники, войны. Правда, последние сто лет больших войн не было.

А кроме того, если самый бессмертный из бессмертных, препровожденный сюда по всем правилам некромантических ритуалов, хоть даже фараон, будет лишен воды, воздуха и пищи, то он умрет так же, как и вы. Если, разумеется, владыки его не оживят. Поговаривают, что так оживляют Эхнатона — сколько раз уж умирал в муках, бедолага.

Ну, что вы хотите спросить еще?