Чародей звездолета «Агуди»

Она весело подмигнула, исчезла, а еще минуты через три дверь аккуратно распахнулась, Гусько вдвинулся громадным телом, массивный, солидный, носорожистый, похожий на оперного певца.

– Здравствуйте, господин президент!

– Здравствуйте, Терен Маркович, – сказал я. – Присаживайтесь поближе.

В кабинет заглянула Ксения, я сказал ей ласково:

– Ксюша, сделай-ка нам… Терен Маркович, вам чаю или кофе?

– Если есть выбор, – ответил он, – то лучше кофе.

– Два кофе, – сказал я Ксении, повернулся к Гусько. – Слабый, средний, крепкий?

– Крепкий, – ответил он. – С сахаром!.. И чашку побольше, побольше!

Она ушла, Гусько проводил ее одобрительным взглядом.

– Ладная девка, – заметил он. – Домашняя. Майор, не меньше?

– Больше, – ответил я.

– А там, за бугром, какое у нее звание?

Я усмехнулся:

– Пока неведомо. Даже Сигуранцев не знает. Но такую возможность учитываем. Никому нельзя доверять в этом мире. Даже себе, как говорил один депутат, застирывая свои брюки.

– У нас это рассказывают о членах правительства, – ответил он сварливо.

Ксения вошла с большим подносом в руках, бутерброды горкой, две чашки, горячий пар, коричневая поверхность скрыта под толстым слоем пены кремового оттенка. Гусько вскинул брови.

– Какая чашка моя?

– Я тоже пью из большой, – ответил я любезно, – и тоже крепкий. С сахаром. Как видите, у правительства с оппозицией бывает что-то общее.

– Пока только это, – ответил он коротко, хотя и с любезной улыбкой. Разминка заканчивалась, а кофе не помеха разграничению позиций. – Да и кофе раньше покупали, помню, получше.

– А мы демократы, – ответил я так же любезно. – Пьем такой же кофе, что и народ. Терен Маркович, я подготавливаю предложение по смягчению закона о продаже земли в частную собственность. Хочу объяснить свою позицию вам, как лидеру самой крупной оппозиционной партии, чтобы в какой-то мере заручиться вашей поддержкой…

Он покачал головой:

– Простите, господин президент, что прерываю, я просто ценю ваше время. Ответ один: нет.

– В чем именно?

– Наша партия категорически против любой продажи земли иностранцам.

– А если не иностранцам?

– Тогда нужно выработать целый ряд условий. Дли-и-и-нный! Ведь под липовой личиной простых русских мужичков Запад может скупить наши самые плодородные земли, чтобы устроить свалку радиоактивных отходов! Или вообще свалки, во что уже превращают Россию. Во всяком случае, нечего и надеяться, что ваше предложение пройдет в Госдуме на ближайшей сессии. Или даже на следующей.

Я сказал невесело:

– Нам нужны деньги, Терен Маркович. Очень нужны. На те же социальные нужды, о которых так ратуете. А цены на нефть, по прогнозам, снова упадут, у нас в бюджете сразу образуется дыра…

– Страна дороже, – отрезал он неумолимо.

Я чувствовал бессилие, едва выговорил:

– Помните, когда начиналась перестройка, все паниковали, что Запад вот так прямо ринется к нам и скупит все заводы и фабрики, все производство?.. Какие только законы спешно готовили, чтобы ограничить деятельность иностранцев! Но те так и не пришли вовсе. То же самое и здесь… Ну кому нужна наша земля?

– Нужна, – ответил он упрямо. – За это шли войны. А сейчас эти земли отдать без войны? Тверже надо быть, Дмитрий Дмитриевич. Тверже.

Я развел руками, в полированной поверхности отражаются еще две, я казался себе четвероруким, только та половина меня темнее, свет и тень, добро и зло, но, к счастью, наверху та, что светлая.

– Спасибо, – ответил я с неловкостью. – Я должен чувствовать себя благодарным, ибо ваша партия постоянно выступает за укрепление власти, то есть моей власти, однако…

Он нахмурился, глаза из-под толстых мясистых глаз смотрели с неодобрением.

– Можете не договаривать, господин президент. Мы – государственники, а поддерживаем не вас лично, а власть.

– Если бы просто поддерживали, – возразил я. – Вы ее обетониваете, ожелезниваете, очугуниваете. Уже и не власть, а памятник! Египетская пирамида, на которую и смотреть-то страшно. ЧК у вас предусмотрена?

Он усмехнулся, но глаза оставались серьезными.

– Вам, господин президент, мы постараемся дать возможность убежать за границу.

Он не добавил, что там мне и моим прихвостням и место, мол, там мои настоящие хозяева, но глаза говорили яснее слов. Я кивнул, поколебавшись, сказал тяжело:

– Пожалуй, мне придется раскрыть для вас одну серьезную государственную тайну…

Он прямо посмотрел мне в глаза.

– Господин президент, вы же сами назвали меня государственником. Для меня интересы государства выше, чем собственная жизнь.

– Хорошо, – ответил я. – Так вот, я принял тяжелое и нелегкое решение… укрепить власть. Не полумерами, как предлагаете вы и ваша партия, а… словом, Терен Маркович, очень круто. Ибо, сами понимаете, полумеры вызовут ответный толчок, а нам бы не рассыпаться! Я с трудом и неохотой признал, что Россию ныне спасет авторитарность. На нынешнем этапе! Потом, надеюсь, все же вольемся в семью братских европейских народов, как страна демократическая и с общечеловеческими принципами.

Его глаза расширились, набрякшие веки приподнялись, открывая заблестевшие глаза.

– Если вы шутите… – заговорил он внезапно охрипшим голосом.