Чародей звездолета «Агуди»

– За рубежом – тот же крик о нарушении прав. Мол, в соседней области ничего подобного нет, почему здесь? За всей областью не уследишь, придется держать на Рязанщине целую армию, что несколько нелепо. Но мы будем постоянно проигрывать, ибо инициатива останется за кобызами. Они будут изощряться, понимая, что уже началась война, хоть и полуподпольная. Мы всегда будем отставать, они всегда будут опережать. Начнутся подрывы наших бронетранспортеров на фугасах, ночные убийства военнослужащих, гранаты в окна русских семей, война снайперов, а женщины и дети, в которых не постреляешь, будут забрасывать нас грязью и камнями. И везде это будет подаваться как имперское угнетение бедных сирот… А сволочи, которые именуют себя русской интеллигенцией, поднимут истошный крик об ущемлении прав маленького, но гордого народа… Вам это ничего не напоминает?

Каганов оскорбленно дернулся, а Громов злорадно потыкал в него пальцем:

– Это про вот этих?

– Президент имеет в виду чеченцев, – мягко поправил Убийло. – Что делать, мы, русские, можем учиться только на своих ошибках, на чужих не умеем. Помните, за что Петр Первый благодарил пленных шведских генералов? Теперь мы уже знаем, как надо было поступить с Чечней, но поздно. Так не обгадимся хотя бы с кобызами. Невозможно воевать в мире, который нам навязали экстремисты. На прошлой войне было все иначе: вон там впереди враг: иди в ту сторону и поливай все огнем. Всякий, кто на том берегу, – враг. Так и было, женщин и детей на передовую линию фронта не посылали. Сейчас же враг стреляет в спину и тут же скрывается в толпе «мирных граждан». И не смеешь выстрелить, а вдруг попадешь в невиновного?.. И все скалят зубы, наслаждаясь беспомощностью русской армии.

Каганов сказал невесело:

– В таком положении все армии. Противник оказался гибче. Что ж, Россия покажет всему миру, как надо действовать… и даже вздохнет свободнее, если…

– Что?

– Если выкарабкается из океана грязи, который обрушат на нее все страны, организации, партии, конфессии, церкви, общества, простые и даже чересчур простые, несмотря на свои дипломы, граждане…

– Мы, – сказал я, – будем действовать жестко.

Шокированы, но смотрят прямо, уже не только умом, но всеми фибрами понимают, пришло время решений. Либо грести, либо тонуть, а просто так на плаву уже не удержаться, плот прохудился, мелкая хищная рыбешка рвет на части.

Я повернулся к Босенко, он у нас министр внутренних дел. Босенко принял выражение готовности номер один, я сказал твердо:

– Срочно подготовьте указы, приказы или распоряжения, неважно, в какой это будет форме. Мне нужно, чтобы юридические законы вошли в соответствие с реалиями. Чтобы народ начал их понимать. Если потребуются суды Линча, пусть будут суды Линча. Но я надеюсь, что все устаканится в рамках суда присяжных с более широкими полномочиями. Действия тех немногих судей, что начали выносить приговоры по высшей допустимой планке, оправданны и законны. За преступления нужно карать, карать жестоко. Нам придется вернуться к истинной сущности правосудия: жестокость наказания должна предотвращать другие преступления.

– Господин президент, – сказал осторожно Сигуранцев, – в связи с нововведениями… что делать с ситуацией в Бурятии?

Я стиснул челюсти, от злости заломило в висках. Только что закончились выборы тамошнего местного президента в этой автономной республике, где девяносто пять процентов – русских и украинцев, пять процентов – бурятов. Буряты голосуют только за «своих», за бурятов, а русским вроде бы стыдно голосовать за русского, они же как-никак старшие братья. Бурят, не помню его имени, едва вошел в свой дворец, тут же начал изгонять последних русских с должностей, русским специалистам велел платить втрое меньше, чем бурятам, запретил в учреждениях русский язык. Все законно, все по Конституции, там тоже юристы, умеют пользоваться всеми лазейками, не нарушая ни единой буквы закона.

Они все смотрели с напряженным интересом. Босенко добавил негромко:

– Ситуация удручающая. Нет, русские там настолько опущены, что уже и на бунт не способны. Это мокрые куры, а не люди. Но работа из рук валится, а там и так не изобилие. Начнется голод, мор, эпидемии… А оттуда и к нам перебросится.

Я сказал зло:

– Не надо на меня так смотреть, не надо! Я – демократ, им и останусь. Но быть демократом – это не значит позволить насрать себе на голову. Если мы решили, что будем исходить из реальности, то на плевок в рожу будем отвечать ударом, а не подавать заявление в суд, а потом в следующий, следующий, вплоть до международного…

– Известно, – буркнул Громов, – что нам предложат в международном.

– Что? – поинтересовался Каганов.

– Веревку и мыло, – сказал Громов зло. – За счет гуманитарного фонда.