Чародейка на всю голову

– Тьфу, я не в том смысле, – махнула рукой, осознав, что меня поняли неправильно. – Давай станем семейной парой с младенчиком. – И я кивнула на «ребеночка», у которого общим с новорожденным было разве что только голое пузо.

– Меня? Молокососом?! – вознегодовал цверг.

– Хм… А в этом что-то есть. – Дьяр задумчиво потер подбородок. И тоже окинул взглядом карлика. Причем было в глазах напарника что-то такое, что я сразу поняла: мы будем полноценной «семьей». С ребенком. Даже если само «дитя» этого пока не хочет и вообще не желает осознавать своего счастья. И напарничек добавил: – А что до пеленок, Молох, так жизнь вообще заставляет нас многие вещи делать исключительно добровольно.

Цверг промолчал. Выразительно и сугубо матерно, но потом, махнув рукой, согласился:

– Дракон с вами! Как говорится, победителей не садят, – гордо произнес Молох. Мне даже почудилось, что ослышалась. Но Дьяр не спешил поправить карлика и я поняла, что со слухом у меня все в порядке. А цверг меж тем продолжил: – И если для победы нужно побыть пеленошником… Но, чур, об этом никому ни слова. Если узнают, что Молох Громобой карапуза изображал…

Не скажу, что серьезная мина далась мне без усилий. Но на какие жертвы не пойдешь ради будущей «семьи»?

Спустя некоторое время мы наконец сошлись на том, что Дьяр с цвергом пойдут добывать нам одежду. Меня оставили у оврага по прозаической причине: я бегала медленнее всех. И в случае чего двоим мужикам (и неважно, что один ростом Дьяру по колено) уйти от погони будет проще, чем им же, но с неподготовленной девицей.

На прощание напарник посоветовал мне не выходить из тени деревьев и вообще вести себя тихо.

Ну я и вела. А что может быть тише сна? Правда, перед этим я все же спустилась на дно оврага, где протекал ручей, и умылась, с наслаждением оплеснув в кринице тело. А еще переплела волосы, разделив их на две косы. Потому как одна была слишком толстой, из нее выбивались пряди… И еще с двумя я была симпатичнее. Во всяком случае так утверждало отражение в воде. А мне почему-то хотелось быть красивой. Ну хоть чуточку.

Да и в целом у ручья я привела себя в порядок. И вот такая счастливая улеглась под густой сенью клена.

А вот проснулась я от сварливого:

– Только посмотрите на эту паразитку! Нет чтоб, как честный человек, на виселице болтаться… Вот стоило только на сборы по загробной обороне отлучиться на пару дней, а она уже не только из петли, но и из кандалов выбралась. И вместо того, чтобы хотя бы инсульт схватить, опять дрыхнет!

– Доброе утро! – машинально отозвалась я, зевая и ощущая чувство дежавю: никогда этого не случалось – и вот опять.

– Не хами! – тут же отозвалась Смерть.

– Ну извини. В последний раз, когда я умерла, у меня окончательно испортился характер.

– Да что ты говоришь? Окончательно! Да твое окончательно, бессовестная, постоянно с продолжением. Финальная глава накапала уже на какой по счету том?

– И что такого? – протирая глаза, отозвалась я.

– А то, что твой эпилог должен был уже давно превратиться в некролог! – рявкнула Хель. – Нервов моих дамских на тебя, заразу, уже не хватает. Я, может, в отпуск хочу, на морюшко. Я уже забыла, когда последний раз в его водах косточки свои ополаскивала!

– Случайно, после этого омовения то море не Мертвым назвали? – наугад ляпнула я. Кто же знал, что попала в самое яблочко?

– Зато теперь оно такое соленое, что в нем невозможно утопиться! – фыркнула Хель и, злясь то ли на меня, то ли на саму себя, добавила: – Знаешь, сколько суицидников, что б их, я тогда этим отпуском спасла! Ни одному лекарю в страшном сне не приснится.

– Да уж… Смерть, спасающая жизни, – это информация не для слабонервных, – согласилась я.

– Правда, нечаянно вышло, – призналась Смерть, присаживаясь на валун – тот самый, послуживший наковальней для расклепки кандалов.

– Знаешь, я даже боюсь представить, что было бы, если бы захотели вы это нарочно. – Я села, прислонившись спиной к стволу.

– А нарочно у меня ты. – Хель ткнула в меня костлявой фалангой. – И никак не получаешься. И вообще, хватит мне выкать. Я себя чувствую от этого старой. А я, может, еще совсем молодая Смерть.

И она кокетливым жестом поправила капюшон.

– И сколько же ва… тебе? – в последний момент исправилась я, чувствуя себя при этом юзером, проходящим три стадии общения с компом: «на вы», «на ты» и «ах ты, зараза!».

– А сколько дашь?

– До хр… Ты столько не унесешь, – нагло отозвалась я, поняв, что уже не боюсь Смерти. Вот совсем.

– Нахалка! – возмутилась она, впрочем, беззлобно. – И тебе не говорили, что браниться нехорошо, особенно перед ликом неотвратимости?

«У, как она про себя», – мелькнула ехидная мысль. Неотвратимость… Это вам не прыщ на носу.

– Когда я брошу материться, то стану до фига святой. А может быть, даже совершенством. Правда, не ходячим, а лежачим. Под мраморной плитой, – отозвалась я, намекая, что на тот свет еще не собираюсь. – И вообще, я врач. У меня мат входит в базовую профессиональную комплектацию…