Чаровница для мужа

Панкратов вспомнил подпоручика Киже из повести Тынянова. Вообще, аналогия была весьма уместна, однако он не стал ее приводить, прежде всего потому, что сомневался, поймут ли ее и оценят присутствующие (не каждому везет иметь маму — преподавательницу русского языка и литературы, вот ему повезло, а остальным, насколько знал Панкратов, не слишком, во всяком случае, матушка начальника была врачом, насчет родительниц Коби Имамуры, японского консула и переводчика — наполовину японца — тоже могло быть всякое, но почему-то Панкратов был уверен, что ни одна из них русскую литературу не преподает…), а главное, чтобы не перебивать начальника, который снова заговорил:

– Кроме того, есть одна тонкость… нам удалось установить, что незадолго до развода Вторушин перевел практически все свои капиталы — я имею в виду те, что были заработаны им лично, без участия супруги, на некий счет, причем он так запутал следы, что обнаружить их сейчас практически невозможно. Деньги словно бы испарились… А между тем они где-то есть. Создается впечатление, что Вторушин, когда у него начались отношения с Людмилой Куницыной, стал всерьез опасаться, что может быть однажды застигнут женой на месте преступления, привлечен к судебному разводу, а значит, лишен состояния. И решил себя обезопасить. Ну что ж, он все рассчитал верно: и сберег свои основные средства, и разбогател за счет жены.

– Возможно, госпожа Сяо об этом знает, возможно, их развод был фикцией, призванной вывести из-под налогообложения капиталы… — предположил Имамура.

– Очень сложно, — возразил начальник следственного отдела. — Кроме того, из-за этой фикции госпожа Сяо слишком много потеряла.

– Да, вы правы, — согласился Имамура. — Прежде всего, доброе имя. Пережить публичный позор… Вряд ли хоть одна женщина, пусть и китаянка, пойдет на такое даже ради денег. Кроме того, да позволено будет мне заметить… это не более чем мое наблюдение, но, мне кажется, оно точное… господин Вторушин был убит оскорбленной женщиной! А госпожа Сяо сама его оскорбила. Это он должен был ей мстить, а не она ему. Здесь замешана какая-то другая дама, с которой он обошелся низко.

– Вы имеете в виду уборщицу, следов которой нам так и не удалось отыскать?

– Даже если бы я ее в глаза не видел, я бы сказал, что тут не обошлось без женской мести, — упрямо проговорил Коби Имамура. — Когда я увидел, что Вторушин-сан мертв, более всего я был поражен даже не самим фактом его внезапной смерти, а, да простят меня уважаемые господа, — тут он сложил ладони ковшиком и поклонился по очереди начальнику, консулу и Панкратову, потом чуточку подумал и поклонился еще и переводчику, который от удивления немедленно ответил тем же, — видом его сверхъестественно напряженного… э-э… детородного органа. Это была позорная, непристойная картина. Смерть невольно вызывает уважение… но о каком уважении может идти речь в таком случае?! Я не знаю, каким ядом был убит Вторушин-сан, но убежден, что выбор его не случаен. Веревка в виде змейки — я не могу расшифровать этот символ, возможно, в нем нет никакого смысла, но выбор яда…

Панкратов и его начальник быстро переглянулись. Да уж, даже судмедэксперты были шокированы, когда им удалось распознать яд. Так вот ядом снадобье, убившее Вторушина, не было! Оказалось, это весьма мощный афродизиак, который производят в Китае из слюнных выделений так называемой белой змеи, — в принципе не ядовитой! Вещество вызывало очень устойчивую эрекцию, стоило весьма дорого, однако не пользовалось особым спросом не из-за цены, а потому, что могло вызвать аллергическую реакцию у людей, подверженных сенной лихорадке. Тот, кто сделал укол Вторушину, несомненно знал, что он страдает таким видом аллергии. Кто, кроме его жены, мог об этом знать доподлинно? Но ее проклятущее и нерушимое алиби…

Панкратов не знал, что с ним делать, и это приводило его в ярость.

«А интересно, было ли известно Сунь Банань про секретный счет Вторушина?» — подумал он, чтобы не думать про алиби.

И тут у начальника зазвонил телефон.

Он извинился, поднес мобильник к уху, послушал…

– Так, — сказал, весело глядя на Панкратова. — Кажется, кое-что становится ясным насчет счета Вторушина…

И Панкратов снова пожалел, что не в меру разоткровенничался с писательницей. Вполне мог бы обойтись без нее! Ждет от нее помощи, а она небось где-нибудь на лавочке сидит и в ус не дует!

* * *

– Привет, — сказал Герка. — Вам что, плохо? Иду, вижу, вы тут сидите на лавочке, вся такая беззащитная…

В голосе его тоненько, словно струнка, звякнула жалость, а Алена Дмитриева не любила, когда ее жалели.

Она немедленно приняла вид высокомерной недотроги и независимым тоном сказала:

– Мне срочно нужно позвонить, а деньги на счету кончились. Дайте, пожалуйста, телефончик на минуточку. И — вот… — Она протянула Герке сотню в знак того, что не попрошайничает.

Герка сотню не заметил или просто сделал вид и ответил:

– Телефончик я вам охотно дам, но, боюсь, вы сможете за него только подержаться, потому что я зарядить его забыл, ну, он и… — И Гера выразительно развел руками.