Чарующий апрель

– Не правда ли, чудесный уголок? – сердечно проворковала миссис Арбутнот. – Мы только что его обнаружили.

– Пишу Меллершу, – так же сердечно пояснила миссис Уилкинс, подняв голову.

Как будто, подумала миссис Фишер, ей не все равно, кому пишет эта обезьяна. Как будто ей известно, кто такой Меллерш.

– Ему будет приятно узнать, что я добралась благополучно, – добавила миссис Уилкинс с соответствующим пейзажу и интерьеру оптимизмом.

Глава 11

Одних лишь царивших в Сан-Сальваторе восхитительных ароматов было бы достаточно для всеобщего умиротворения и согласия. Ароматы залетали в гостиную с крепостной стены, встречались с ароматами украшавших комнату цветов и, как казалось миссис Уилкинс, приветствовали друг друга безгрешным поцелуем. Разве можно обижаться и сердиться среди бесконечного благолепия? Разве можно в присутствии вечной красоты оставаться такой же жадной и эгоистичной, как в мрачном, темном Лондоне?

И все же, судя по всему, миссис Фишер сумела сохранить отвратительный лондонский характер.

Красота присутствовала здесь в немыслимом изобилии и порой казалась чрезмерной для одного человека. Зачем же напрасно тратить силы, пытаясь присвоить хотя бы малую часть общего великолепия? И все же миссис Фишер старалась присвоить целую восхитительную комнату и запретить остальным сюда входить.

Миссис Уилкинс не сомневалась, что скоро почтенная особа изменится, преодолеет застарелые слабости. Через день-другой необыкновенная атмосфера мира и покоя подействует в высшей степени благотворно, но пока ароматы, пейзажи, солнечные флюиды и прочие прелести старинного итальянского замка пугливо обходили суровую леди стороной. Она стояла и смотрела на них с Роуз с выражением гнева на лице. Гнев, подумать только! Глупое, старое, нервное лондонское чувство. Сама миссис Уилкинс видела комнату, наполненную поцелуями. Поцелуи щедро ласкали всех, причем миссис Фишер ничуть не меньше, чем ее и Роуз.

– Вам не нравится наше присутствие, – произнесла миссис Уилкинс, вставая и в свойственной ей манере сразу выдавая правду-матку. – Почему?

– Потому что позволила себе вообразить, – процедила миссис Фишер, опираясь на трость, – будто бы вы понимаете, что это моя комната.

– Должно быть, из-за фотографий? – уточнила миссис Уилкинс.

Заметно удивленная миссис Арбутнот покраснела и тоже встала.

– И из-за почтовой бумаги, – добавила миссис Фишер. – На ней напечатан мой лондонский адрес. Затем ручка…

Она показала на ручку, которую все еще держала миссис Уилкинс.

– Тоже ваша. Простите, пожалуйста. – Она положила ручку на стол и с улыбкой пояснила, что написала прекрасным пером очень приятные слова.

– Но почему же нам нельзя здесь посидеть? – наконец заговорила миссис Арбутнот, не в силах смириться с узурпацией хотя бы без слабой попытки сопротивления. – Ведь это гостиная.

– В замке есть еще одна гостиная, – строго ответила миссис Фишер. – Вы с подругой все равно не сможете сидеть в двух местах одновременно. А поскольку я не собираюсь тревожить вас в вашей комнате, то вправе ожидать, что вы не станете тревожить меня в моей.

– Но почему… – снова начала было миссис Арбутнот, но миссис Уилкинс, заметив, что Роуз намерена стоять до конца, ее перебила:

– Это вполне естественно.

Повернувшись к негодующей соседке, она заметила, что хотя делиться с друзьями очень приятно, та, видимо, все еще находится во власти бытующих на Принсес-Уэйлс-террас ложных понятий и потому не готова к мирному существованию в едином пространстве, но скоро она сумеет изменить отношение к жизни и сразу почувствует себя совсем другим, обновленным человеком.

– Пройдет несколько дней, и вы сама пригласите нас в гостиную, – убежденно заявила миссис Уилкинс. – Вполне возможно, что даже предложите мне свою ручку. Конечно, если у меня не окажется собственной.

Высказывание потрясло миссис Фишер. Ничтожная девчонка из Хемпстеда едва ли не похлопала ее по плечу и уверенно, хотя и небрежно, пообещала, что в ближайшее время почтенная леди изменится. Пожалуй, с тех пор как выяснилось, что мистер Фишер на самом деле был совсем не тем, кем казался, ничто на свете не потрясало ее столь же глубоко и безжалостно. Несомненно, необходимо поставить миссис Уилкинс на место. Но как? В этой веснушчатой выскочке ощущалась странная стойкость и непроницаемость. Например, в этот самый момент она улыбалась так приятно, а смотрела так безмятежно, как будто не произносила ничего возмутительного. Так поймет ли она, что ее ставят на место? Что, если не поймет, а окажется слишком упрямой, чтобы почувствовать смысл происходящего? Тогда остается единственный выход: держаться в стороне и как можно больше времени проводить в своей личной гостиной.