– Зелеев, – задумчиво сказал Гидеон, – был очень одаренным человеком. Он хотел обладать всем. И в нем было много хорошего. Я тебя понимаю – но рискну предположить… Прости, Мадди, но, мне кажется, – он всегда был подонком. Он вбил крюк, когда ты была еще совсем ребенком, Мадди, и потом подтолкнул к нему твоего отца. Как бы там ни было, смерть твоего отца на его совести. Он состряпал ее. И он отрезал ухо маленькой собачке. Он отнял жизнь у чудесной, ни в чем не повинной девушки. Он похитил твоего сына. И он сделал все, на что только был способен его проклятый обезумевший мозг, чтоб попытаться убить и тебя, – Гидеон остановился, чтобы перевести дыхание. – И, знаешь, Мадди, я рад, что он похоронен по-человечески. И я рад этому больше, чем многим вещам за последние годы – а ведь я радовался очень многому.
– Ну что ж, хорошо, – медленно проговорила Мадлен, слегка улыбнувшись себе вопреки. – Если ты думаешь именно так…
– Да, – Гидеон помолчал. – Ну, а что теперь?
– Дети уснули, а Дасти уже погуляла.
– Итак?
Она улыбнулась опять.
– По-моему, ты собираешься налить нам что-нибудь выпить.
– А потом?
– А потом ты поможешь мне все это забыть.
– А у меня получится?
– У тебя это получалось всегда.