Чары

На следующий день она уговорила мадам Люссак не отсылать новый пеньюар из атласа и кружева к Мюссэ на Фобур Сент-Оноре, где должны были вышить монограмму. Ей хотелось, чтоб мадам увидела, как она преуспела в работе с иголкой. Но увы! Как оказалось, Мадлен заварила эту кашу лишь для того, чтобы обнаружить, что она прошила сразу несколько слоев атласа, и в карман стало просто невозможно залезть рукой. Тремя днями позже убирая со стола после обеда, она залила воском скатерть, и прожгла ее свечой, которая, как ей показалось, давно потухла. А в свой выходной в ноябре, после часовой прогулки с Хекси на бульваре, Мадлен провела ее через парадную в холл, и такса немедленно сделала лужу на мягком зеленом ковре Люссаков.

Но все же они не уволили Мадлен. Иногда она почти хотела, чтоб они сделали это.

В течение нескольких месяцев Мадлен регулярно помещала объявления в двух журналах – каталогах изделий из драгоценных камней, золота и серебра. И однажды днем в апреле 1957-го ей позвонили.

– Allo?

– Магдалена Александровна, это вы?

– Не может быть! – ее сердце бешено заколотилось от радости. – Где вы?

– В Париже.

Они встретились за поздним ужином в «Брасьери Лип» напротив Сен Жермен-де-Пре. Прошло четыре года с тех пор, как они в последний раз виделись, но Магги показалось, что Зелеев почти не изменился. Его волосы были такими же рыжими и безупречно причесанными, а его усы – такими же густыми и ухоженными, и глаза – все те же зеленые и изменчивые.

– Магги, ты прекрасно выглядишь!

Его объятье было крепким, а щеки благоухали его любимым знакомым бергамотным маслом.

– И вы тоже – но теперь я Мадлен.

Они сели – напротив друг друга. Ресторан, оформленный в духе art nouveau,[49] был, как всегда, полон; в воздухе стоял гул разговоров, и пиво лилось в кружки.

– А почему ты изменила имя?

– Мне показалось, что это нужно сделать. Я изменила свою жизнь, и значит – я тоже изменилась?

– Тебе нет нужды меняться – но Мадлен тебе подходит.

– Где вы были?

Мадлен до сих пор не могла поверить, что он здесь; у нее было сильное искушение протянуть руку и коснуться его – чтоб убедиться, что он – настоящий.

– Как вы меня нашли?

– Я приехал в Париж два дня назад, – рассказал ей Зелеев. – А вчера мой коллега с рю дю Тампль показал мне твое объявление – я был так счастлив, что просто полетел к телефону. Я несколько раз писал тебе в Цюрих – но не получал ответа.

– Потому что я оттуда уехала – больше года назад.

– После смерти Амадеуса, – сказал Зелеев и кивнул. – Я поражен.

– Но где же вы были? Я месяцами давала объявления, и я была в Женеве, прежде чем приехать сюда – никто там о вас не слышал.

– Какая короткая у них память, – проговорил Зелеев с кривой улыбкой.

– Я вспомнила, что вы работали на Перро и сыновей.

– Ты ходила туда?

– Только в магазин – но они не захотели мне помочь.

– Я был в Америке, – сказал Зелеев. – В Нью-Йорке. Мои таланты стали немного не соответствовать вкусам Европы – но там, за океаном, меня оценили. – Он сделал паузу. – Но я по-прежнему люблю путешествовать, и ненавижу подолгу быть далеко от Парижа.

– А теперь мы здесь оба, – Мадлен помолчала и почувствовала, что все ее тело напряглось. – А мой отец?

– Боюсь, я мало что о нем знаю.

– Но вы хотя бы знаете, где он? Он оставил мне записку… Он написал – вы будете знать, как найти его, и скажете мне. – Вся ее боль и тоска были в ее голосе. – Где же он?

– Если б я только мог сказать тебе, Магги! – Он улыбнулся. – Я не могу перестать называть тебя так – ты не возражаешь?

– Конечно, нет.

Они заказали ужин и эльзасского пива, прежде чем Зелеев стал продолжать.

– Здесь, в Париже, у меня многие годы сохранялся обычный адрес моего пристанища – твой отец его знает, но я получил весточку от Александра всего один раз, вскоре после смерти Амадеуса.

– Когда?

– Через три месяца. На письме был штемпель Гамбурга, но не было адреса, и Александр писал, что вскоре снова тронется в путь. И с тех пор больше – ничего.

– Что же он написал в этом письме? – Мадлен чувствовала себя совсем как погибающий от голода – если нельзя получить целый обед, то драгоценны и крошки. – Оно у вас с собой?

Зелеев покачал головой.

– Я даже и не мечтал о таком счастье – встретить тебя, ma chère.

– У вас его нет… – разочарованно протянула Мадлен.

– Но я могу вспомнить.

– Правда?

– Он написал коротко – в основном, о тебе, а еще – об Eternité.

– Значит, вы знаете? – тихо спросила Мадлен.

– Что он взял ее? Да, он написал мне. Он боялся, что Джулиусы или Хильдегард могут найти ее прежде, чем ты сможешь приехать туда, и поэтому на всякий случай он прихватил ее с собой. Он писал, что любит тебя еще больше, чем прежде… и что не видеть тебя – это самое большое горе в его жизни. Но он верит, что в один прекрасный день он сам сможет отдать Eternité тебе. А пока он клянется, что сохранит ее – ради тебя и отца.

Принесли пиво. Зелеев пил его жадно, а Мадлен смотрела на него и изнывала от желания услышать еще что-нибудь. Но больше ничего не было.

– Если он напишет вам опять, вы ведь сможете сказать ему, где я, правда?

– Да. Если только он даст мне свой адрес.