Чары. Избранная проза

— Ах, ваша мама в больнице… Ну, поправится…

— Она умерла, — виновато сказала Катя.

Большое лицо Глеба Савича на мгновение застыло так, словно сменить выражение на нем означало бы обнаружить недостаток сочувствия Кате.

— Бедная… Примите мои соболезнования. — Он накрыл ладонью Катину руку. — Отпевать будет отец Александр?

— А кто ж еще! Отец Александр… — Катина рука сжалась в острый кулачок под мягкой ладонью Глеба Савича.

— Все мы не вечны…

Глеб Савич уже предвидел, что дурное впечатление от этого разговора — разговора о болезнях и смерти, будет долго преследовать его, и, не притронувшись к чашке с кофе, а лишь с обреченностью расплатившись и неприязненно забыв про сдачу, вышел из буфета. Вышел тяжелым шагом.

Глава шестнадцатая

Света редко кому жаловалась на свои невзгоды, но этим ей не удавалось их скрыть, и невзгоды становились еще заметнее, словно всем своим видом она воплощала их в себе, и достаточно было на нее взглянуть, чтобы проникнуться убеждением, что она безнадежно несчастна. Поэтому чем упорнее она молчала, тем охотнее и настойчивее ее жалели, утешали и ей сочувствовали. «Ты, Светка, какая-то святая», — говорили подруги, умиляясь ее готовности все терпеть, прощать и молча сносить обиды.

Света не спорила, не разубеждала их, хотя вовсе не чувствовала себя избавившейся от всего того, что толкает других на ссоры, крики и брань. Напротив, все это в ней было, кипело, роилось, свивалось печным дымом и сгущалось в такое ядовитое облако, что никакой святостью тут и не пахло. В этом смысле Света на свой счет не обманывалась, не обольщалась. Часто даже какой-нибудь сквернослов или буян представлялся Свете ангелом по сравнению с ней, потому что чернота, выплескиваемая им наружу, разливалась у нее в душе, заполняя все поры и складки.

Запас ее душевных сил уходил не на то, чтобы победить в себе дурное, а на то, чтобы его спрятать. Так же и все ненавистное и враждебное ей в жизни она неким внутренним усилием просто убирала с глаз, будто ненужную вещь, которая опротивела своим видом, но которую все-таки жалко выбросить.

Света была не святой, а уживчивой…

…Вальку спасало умение вспоминать. Лишь только она оказывалась в неловкой, каверзной, скандальной ситуации, она быстро перебирала в памяти похожие примеры — из случайно увиденного, услышанного от знакомых, от подруг, и один из них всегда подсказывал ей выход. Сама она в таких ситуациях терялась, робела и ничего путного придумать не могла.

Но память, цепкая, как птичьи когти, ее никогда не подводила.

Сейчас же эти когти словно царапали по стеклу, соскальзывая и разъезжаясь, и Валька не могла вспомнить ни одного путного примера, растерянная и обомлевшая от страха. Когда она в ответ на долгий требовательный (словно от неуверенности) звонок открыла дверь, на пороге сумеречно, зыбко, как покойница, возникла та самая женщина.

— А я к вам… Поговорить, — сказала она, не зная, что делать с руками, — то ли сложить на груди, то ли спрятать за спину, то ли выдернуть из плечевых суставов, сломать и выбросить.

Валька угодливо кивнула:

— Проходите…

— Вы, кажется, Валентина? — спросила женщина и улыбнулась с просьбой не осуждать ее за то, что она задает вопрос, ответ на который ей давным-давно известен.

— Ага… то есть да. Это мы.

— Ну вот, а я Света, — облегченно произнесла гостя. — Света с того света.

— Очень приятно…

— Что ж тут приятного! Вы ведь догадываетесь, кто я и зачем я здесь. Я жена Жорика, Георгия Анатольевича…

— Ага, — подобострастно кивнула Валька.

— …И хочу вас просить с ним расстаться, оставить его и больше не видеться, не звонить и не преследовать.

Валька снова агакнула. Глаза Светы удивленно округлились, словно она впервые сталкивалась с таким способом выражения мыслей.

— Это я от нервозности. Или стервозности, — любезно объяснила Валька. — Простите.

Света сморщила лоб, отыскивая потерянную нить разговора.

— Так вот… я прошу…

— Я поняла. — Валька стала загибать пальцы. — Первое — расстаться, второе — оставить в покое, третье, — больше не преследовать и не напоминать о себе.

— Ведь у нас дочь! — взмолилась Света.

Валька мученическим усилием удержалась, чтобы не агакнуть.

— Хотите разорить гнездо, разогнать птенцов, сделать всех несчастными, а самой?..

Валька пожала плечами и тряхнула копной волос.

— Вот еще!

— Вы можете хотеть что угодно, но учтите: он на вас не женится.

— А у нас тоже может родиться. Птенчик. Тогда посмотрим!

— Дрянь! Испорченная девчонка! — Света двинулась в наступление с робостью человека, которого противник лишил счастливой возможности отступить. — Смотрите! Бог вас накажет!

— А Он не узнает. Я уже пять лет не исповедовалась.

— Какая же вы молодая и какая жестокая! Неужели вам не стыдно?!