Час «Ч», или Ультиматум верноподданного динозавра

Когда он вернулся к своей свите, один «жилкомхозовец» спросил:

– Шеф! А пакеты наши чего – обратно переть?

– Всю бодягу бросайте здесь, – распорядился шеф. – Нашему Паганини слаще будет с того, что прижмурился среди сахарной пудры.

И глянул на самого молодого из «работяг»:

– Давай, лоцман-поцман, выводи на свет божий. А то мне эти лазы крысиные подмышками жмут!

Через две минуты здесь опять стало пустынно. По соседству в тёмной камере лежал Васыль – с неестественно вывернутой шеей и оскаленным ртом. Мутант подземелий, жуткая химера, которая гримасничает, насмехаясь над собственной смертью. Рядом распластался футляр из-под скрипки – распахнутый и безнадёжно пустой.

Доска объявлений

Лицензионная палата временно приостанавливает выдачу лицензий на убийство – в связи с переходом на систему международных стандартов ICQINT.

Глава 46 ПОСЛЕДНИЙ ВИКИНГ

(Санкт-Петербург, 20.. год)

Платонова выписали из больницы через три дня. Но Роджер только хмурился и катал желваки: срок объявленного ультиматума подходил к концу, оттягивать далее подполковник Ледогоров не имел права. Он уже знал, где сделает ЭТО. В море, подальше от берега, на борту Викинговой «шхуны»…

Роджер набрал номер. Услышав в трубке голос профессора, заставил себя говорить напористо, весело:

– Как поживают героические норманны после славной битвы? У меня – идея. Вы ведь ещё на больничном? А не дёрнуть ли нам завтра на залив – прогуляться по волнам? Как, принимается?

Выслушав ответ, кивнул:

– Лады! Только – уговор: сей раз на вёслах я.

Улыбаться он перестал раньше, чем положил трубку.

Больше всего Роджер сейчас ненавидел одного-единственного человека, которого звали Алексей Николаевич Ледогоров.

* * *

Почти всю ночь подполковник проходил из угла в угол, как тигр, запертый в клетку. Под утро рухнул лицом в подушку и забылся сном, коротким и злым.

Стоя на гостевой трибуне, Роджер глотал пыль веков, поднятую серпоносными колесницами персидского царя Дария, конями рыцарей-госпитальеров и родными «Тэ-тридцать четверками». В полученном накануне пригласительном билете значилось: «Многоуважаемый г-н Ледогоров! Международная ассоциация „Виктория“ приглашает Вас в качестве почётного гостя на первый в истории Парад ветеранов всех войн человечества. Начало в 10.00. Иметь при себе данное приглашение и удостоверение личности».

И вот перед Роджером разворачивается шествие воинов всех времен и народов. Мелко перебирают копытами неказистые лошадки монгольской орды. Печатают шаг железные легионы Рима. Веют пернатые гребни над шлемами мексиканских воинов… Но сквозь молодецкий цокот предательски прорываются жалкое бряцание ржавых доспехов, кряхтение древних мощей, скрип заизвесткованных суставов.

Через площадь под пение литавр и барабанный гром тянулся парад мертвецов. Лихие скелеты в кирасах и мужественные скелеты в бушлатах, разудалые скелеты в мушкетерских плащах и бравые скелеты в безукоризненной форме СС. В прах выкрашивалась ткань былых знамен, трещали, надламываясь, изъеденные древки копий и плыл над шеренгами сладкий запах тлена.

Роджер бросил взгляд на Главную Трибуну. Ничего себе кампашка собралась! Узкоглазый Чингисхан нашёптывал усатому генералиссимусу: «Не оставляй в живых того, кто сделал тебе добро, – тогда ни у кого не будешь в долгу!». Генералиссимус улыбался и мусолил рукой тлеющую трубку. За низкорослым монголом маячил гордый профиль Александра Македонского. Топорщил усы «железный канцлер» Отто фон Бисмарк. Он всё ещё верил, что великие вопросы времени будут решаться железом и кровью. А вот и Моше Даян, израильский герой, ястреб, гений войны: с небрежной улыбкой косит единственный глаз на Саладина, прославленного ратника мусульманской веры…

А по мостовой нескончаемо цокали проржавевшие подковы, шаркали давно «убитые» подметки, жалобно звякали зеленые от времени шпоры.

Роджер знал: где-то за пределами центральной площади, заполоняя параллельные улицы, двигалось иное шествие: тяжко переставляли ноги миллионы чёрных вдов, тянулись чумазые армии сирот-беспризорников, катились на раздолбанных тележках инвалиды, истерзанные осколками, обкорнанные мечами, шашками, ятаганами…

Этих на площадь не пустили: нечего омрачать взор Небожителей! И текли, текли вдали от праздника неиссякающие потоки беды – под конвоем примкнутых штыков, под приглядом обнаженных сабель. Под присмотром безжалостных глаз крепких мужчин в васильково-краповых фуражках НКВД, в косматых папахах «Дикой дивизии», в парчовых халатах Батыевой орды.

* * *

Платонов проснулся с тяжестью на сердце. Сегодня в его сны опять ворвался Санька Мигалкин. И опять он уезжал. Убывал на элегантном скоростном экспрессе с вышколенными не проводниками даже, а стюардами.