– Тогда, господин, придется отнять ногу. Созревшее яйцо выбросит в плоть личинку, а та доберется до кости и внедрится в нее. Оттуда личинку, а затем и появившегося из нее пильщика уже не достать!
– Ну, так делай же что-нибудь! – воскликнул Айрыс.
– Я и делаю, господин, – не меняя тона, ответил Бамбарак, накладывая на рану новую порцию свежей мази и бинтуя холщовой лентой.
Хозяин каравана выругался, повернул лошадь и ускакал в голову каравана. Через несколько минут караван снова двинулся вперед, и снова лекарь-изверг шагал рядом с повозкой, на которой лежал многоликий Кайсун.
Еще двое суток многоликий был на грани жизни и смерти, но затем наступил перелом. Утром, на четвертые сутки после начала лечения, Кайсун открыл глаза, и взгляд его был ясен. Оглядев окружающий мир, он наткнулся взглядом на бледное, осунувшееся лицо стоящего рядом с повозкой Бамбарака и вдруг усмехнулся:
– Я смотрю, досталось тебе… лекарь!
– Досталось, – кивнул, соглашаясь, изверг и слабо улыбнулся в ответ. – Но оно того стоило.
– И долго я валялся без памяти?
– Трое суток.
– Так вот почему я так голоден!
Нет, в этот день Кайсун еще не встал со своей подстилки в повозке, но на следующее утро он, поддерживаемый Вотшей, уже с полчаса погулял перед отправлением каравана, а еще через сутки смог сесть в седло!
Вечером того же дня, когда караван остановился, люди, накормив лошадей и поужинав, легли отдыхать, Кайсун неожиданно слез с повозки, в которой ночевал, и, чуть прихрамывая, подошел к костру. Около костра, уставившись в невысокое, легко пляшущее пламя, сидел Вотша. Многоликий присел с противоположной стороны костра и минут пять также смотрел в пламя, а затем негромко спросил:
– Слушай, изверг, за что ты так не любишь многогранных?
Вотша не поднял на многоликого глаза. Он долго молчал, продолжая глядеть в огонь, а затем так же негромко ответил:
– Ты ведь и сам не поверишь мне, если я скажу, что люблю многоликих.
Кайсун, похоже, ждал такого ответа на свой вопрос и потому сразу же задал следующий:
– Почему же ты тогда со мной возился?!
Вот тут изверг наконец оторвался от огня и посмотрел в лицо многоликому долгим задумчивым взглядом. Кайсун понял этот взгляд по-своему и снова заговорил, стараясь, видимо, пояснить заданный вопрос:
– Если бы ты не настоял на лечении, дал бы мне повернуться к Миру родовой гранью, одним, нелюбимым тобой, многогранным стало бы меньше, так почему же ты вмешался?
Вотша пожал плечами и каким-то странно обреченным тоном проговорил:
– Не знаю. Я как-то не думал об этом. – Он немного помолчал и добавил: – А в общем-то, ничего странного – ты страдал, я мог тебе помочь.
– Нет, я все равно не понимаю! – Кайсун начал горячиться. – Ты не любишь многогранных, может быть, даже ненавидишь! – Он внимательно посмотрел в опущенное лицо изверга, словно пытаясь убедиться, что угадал его чувства, но тот ничем не показал своего отношения к услышанному, и тогда Кайсун продолжил: – Ты мог без вреда для себя уничтожить многогранного и… спас его! Почему?!
И снова Вотша поднял глаза и вдруг улыбнулся:
– А что изменилось бы в этом Мире, если бы я позволил тебе умереть?
Кайсун не ожидал такого вопроса-ответа и слегка даже оторопел, а изверг продолжил:
– Разве это утолило бы мою… ненависть? Или многоликие поняли бы, что изверги – тоже люди, хотя и не равные им в… возможностях? Нет, если бы ты ушел к Матери всего сущего, наш Мир остался бы прежним, жизнь и смерть одного многоликого или одного изверга ничего никогда не изменят. Многоликие по-прежнему будут презирать и уничтожать искалеченных ими же извергов, а изверги по-прежнему будут молча терпеть презрение и издевательства, копя свою ненависть! И так будет до тех пор, пока изверги не найдут средства бороться с многоликими на равных! Вот тогда…
Он замолчал, еще раз пожал плечами и опять уставился в огонь.
Кайсун долго молчал, словно обдумывая сказанное извергом, и наконец проговорил:
– А ведь это… тоже… в своем роде – презрение.
– Нет, – покачал головой Вотша. – Это, скорее, рационализм. Реальное понимание существующих условий.
– Рациональное понимание существующих условий… – медленно повторил Кайсун, поднялся на ноги и, прихрамывая, вернулся на свое место в повозке. Вотша еще долго слышал, как он вздыхал и ворочался на постели и наконец затих, успокоенный сном.
А следующим утром, когда Кайсун и Вотша были уже в седлах, в хвосте каравана снова появился многоликий Айрыс. Ткнув зажатой в кулаке плеткой в своего дружинника и стоявшего рядом с ним изверга, он скомандовал:
– Ты и ты, изверг, следуйте за мной!
Так Кайсун и Бамбарак снова оказались в голове каравана. И теперь караван, ведомый многоликим Айрысом из стаи южных сайг, свернул к Югу и вышел из лесов, принадлежащих стае восточных рысей, в степь, на ничейную территорию. Он направлялся к землям южных сайг, оставляя по левую руку угодья восточных волков.